— Нет? — Бледный и напряжённый Линиус откинулся на подушку. — Но она должна быть там! Посмотри хорошенько, дитя моё.

— Извини, отец, — сказала Марис. — Но ящик пуст.

— Не может быть. Я не мог этого допустить.

— Что с тобой? — вскрикнула Марис. Она испугалась. Её отец, такой хрупкий и маленький в огромной кровати, качал головой из стороны в сторону. — Ты вспомнил?

Линиус жалобно взглянул на неё:

— Я снял печать, я был слаб, в полузабытьи… Я дал ему печать и сказал, чтобы он положил её в этот ящик. Потом я рухнул в кровать. Мне и в голову не приходило, что он может…

Марис начала понимать.

— Квинт… — бормотал её отец. — Печать у Квинта.

— То есть ключ от Древней Лаборатории, — тихо сказал Бунгус. — Думаю, тебе надо поскорее закончить свою историю, Линиус.

Линиус слабо кивнул и прокашлялся:

— Я часто думал о том изображении на панели в Кабинете Чёрного Дерева, о том древнем учёном, стоявшем у рычагов, точно как я. Я вернулся в Кабинет и попытался прочитать текст, но он тоже был нещадно искорёжен. Из чего я заключил, что древние преуспели в изоляции глистера и оживлении его в своей лаборатории. Они достигли этого точным воссозданием условий Матери Штормов в истоках Реки. Опираясь на мой опыт работы в лаборатории и в Большой Библиотеке, я надеялся повторить их достижение.

— Линиус, Линиус. — Бунгус обратился к нему, как к маленькому ребёнку. — Ты не понял даже тогда? Ведь была причина того, что древние оставили лабораторию и уничтожили записи. Случилось что-то страшное, и они не хотели, чтобы катастрофа повторилась.

— Да, Бунгус, — вздохнул Линиус, — но, располагая мощью Древней Лаборатории, я просто не мог удержаться. В моем распоряжении была вся информация Большой Библиотеки. Я был убеждён, что у меня получится то, чего они не смогли. И у меня получилось, Бунгус. Сначала…

Бунгус покачал головой:

— Конечно, конечно. Теперь мне все становится ясным.

— Да? — сказала Марис. — Тогда, пожалуйста, объясни мне, Бунгус, а то я боюсь за отца.

— Древний учёный, изображённый на панели в кабинете, запечатлён в момент оживления глистера, — сказал Бунгус. — Что случилось далее, стёрто со страниц истории, но, думаю, я могу тебе рассказать.

— Что? — спросила Марис.

— Он создал это кроваво-красное чудище. Громадное, ужасное и, весьма вероятно, психически ненормальное. Он создал не ту жизнь, которую мы знаем, которая создаётся в истоках Реки, а извращённую, которая уничтожила своего создателя, а теперь рыскает по каменным сотам и поныне!

— Вот почему они закрыли лабораторию, — сказала Марис, похолодев при мысли об ужасном монстре.

— И заблокировали туннель, — добавил Бунгус. — Они надеялись, что глистер останется там навечно. Но они не учли, что скала всё время движется.

Марис умоляюще посмотрела на отца:

— Пожалуйста, отец, скажи мне, ведь ты не создал ещё одно такое чудовище?

— Нет, дитя моё. — Линиус дрожал. — Хотя я ощущал, посещая лабораторию, что что-то ужасное следит за мной в каменных сотах, прислушивается. Ощущение зловещего присутствия. О Марис, я считал себя умнее древних учёных! — Он попытался овладеть собой. — Видишь ли, они засосали глистера из лабиринта в трубу лаборатории, а затем, когда мимо Санктафракса проходила мощная электрическая буря, они использовали её энергию. Они направили на глистера полную энергию молнии. Это можно видеть на резной панели.

Линиус покачал головой и позволил себе улыбку раскаяния.

— Конечно, они сотворили монстра. Как могло быть иначе, если они подставили глистера такой неразборчивой силе! Но я, Линиус Паллитакс, величайший учёный в истории Санктафракса. — он горько усмехнулся, — я-то знал лучше! Когда я засосал глистера в трубу, я следил за небом. Я выбирал себе бурю тщательно, с педантичностью небоведа, и, когда она подошла, я был на платформе управления.

Вы бы это видели! — сказал он возбуждённо. — Я отвёл энергию бури через каждую ветвь Древней Лаборатории, фильтруя и концентрируя её, пока шар молнии, парящий в воздухе, не засветился ярче и ярче. Под ним, в закрытой трубе, находился глистер.

Я наблюдал, как электрический шар становился всё ярче, всё ослепительнее, наконец от него пошли широкие синие полоски света. Это был момент, которого я ждал. Я выпустил немного воздуха из корневой трубы, чтобы уравнять давление, и открыл клапан. С хлопком и шипением глистер вырвался из трубы. Он устремился к светящейся электрической сфере, проник внутрь и втянулся в центр пульсирующего шара молнии.

Линиус откинулся на подушку, глаза его неопределённо блуждали.

— Через мгновение я закрыл клапаны. Когда световой шар померк и исчез, моё сердце вздрогнуло. Там, в самом центре послесвечения, было… было моё создание.

Когда дверь древней подземной камеры открылась, Квинт увидел перед собой странное помещение со множеством труб, трубок и трубочек, соединяющих другие сосуды из стекла в запутанную систему. Он вошёл и потянул носом. Воздух был резкий, кислый. Квинт осторожно шагал вглубь помещения. Ему вдруг показалось, что он слышит тонкий жалобный голосок. Когда он остановился и прислушался, голос смолк.

— Игра моего воображения? — предположил он.

— Помогите!

На этот раз ошибки быть не могло.

— Пожалуйста, помогите!

Голос шёл сзади. Квинт обернулся. Скрючившись в тени стеклянных труб, на одной из них сидело большеглазое крошечное создание, мелко дрожа всем телом. Квинт почувствовал, что его охватывает жалость.

— Всё в порядке, — сказал он ободряюще.

Существо склонило голову набок и мигало большими скорбными глазами. Квинт подошёл ближе:

— Ну, маленький, как тебя зовут? Как ты сюда попал? — Хрупкое создание обмякло, его тельце сотрясали всхлипывания. Квинт с содроганием заметил на его спине зловещие красные рубцы. Он задохнулся от гнева. — Не бойся, маленький, тебя никто больше не тронет.

— Это была жизнь, — повествовал Линиус, — созданная вне истоков Реки.

— Как оно выглядело? — полюбопытствовала Марис.

— Выглядело?.. — Отчуждённость снова появилась в глазах Линиуса. — Оно выглядело… невинно. Да, невинно — так хрупко, непрочно. У него был мягкий пушистый мех и почти прозрачная кожа на лапах. Маленькие уши и большие, круглые, светящиеся разумом глаза. Я взял его в ладони, и оно схватилось за мой мизинец. О Марис, оно было таким нежным, ранимым. Я прижал его к груди и чувствовал, как бьётся его сердце. Несмотря на то, что я учёный, профессор, существо логическое… — он помолчал. — Оно было моим, я создал его, я не мог его не любить.

Помня обещание, данное ею отцу в начале разговора, Марис попыталась подавить неприятные ощущения боли и потери, сжимавшие её изнутри. Это было нелегко.