я впервые использовал клетку Нижнего Неба. — Он наклонился вперёд и понизил голос. — Я был предельно осторожен. Кроме трудностей маневрирования клеткой я должен был держать в тайне цель моих упражнений. В глазах моих коллег-академиков уже сам интерес Высочайшего Академика к Нижнему Небу был предосудителен. Но если бы они заподозрили, что я заинтересовался вопросами землеведения. — Он драматически замолчал и пристально посмотрел на Марис. — Моя жизнь не многого бы стоила.

Широко раскрыв глаза, Марис прислушивалась к каждому слову отца, описывавшего свой спуск в небесной клетке. В её памяти всплыли все ужасы, которые пришлось им пережить: обрыв цепи и стремительное падение сквозь холодный ночной воздух.

— Из-за того, что скала продолжает непрерывно расти, вход в туннель ушёл от траектории клетки, и мне пришлось потратить много усилий, чтобы достать до него. Но я ни разу даже не помыслил прекратить свои попытки. Наконец я намотал швартовочный конец на выступ скалы, закрепив клетку у входа в туннель.

Марис кивнула. В её воображении предстал Квинт, проделывающий то же самое.

— Когда я вошёл в туннель, мне повезло: пока скала росла, туннель разблокировался. Громадный камень, закрывавший проход, сдвинулся, и я смог протиснуться мимо него. Когда я сделал это, оставив на выступах клочья одежды, передо мною предстала дверь, которую я уже много раз видел на бумаге и на пергаменте, нарисованную чернилами и тушью и, конечно, вырезанную на священном чёрном дереве. Видеть её воочию было чем-то совершенно иным. — Он поколебался, подбирая слова. — Вход в Древнюю Лабораторию — и я, Линиус Паллитакс, Высочайший Академик Санктафракса, первый академик, увидевший её с тех пор, как она была запечатана много веков назад.

Ледяную дрожь ощутила Марис при этих словах. Она представляла, как он себя должен был чувствовать.

Я подошёл к большой рельефной двери, сердце отчаянно колотилось… — голос Линиуса стал тихим и почтительным, — потрогал её. Меня как будто ударило электрическим зарядом. Я вздрогнул всем телом, Волосы встали дыбом. Я знал, что нахожусь на грани потрясающего открытия. Как попасть внутрь?

— Ты имеешь в виду, что тебе нужен был ключ? — сказала Марис. — А резьба или свитки об этом ничего не говорили?

Линиус одобрительно повернулся к дочери:

— У тебя хорошая голова, Марис. Будь ты постарше, когда я начал, я бы привлёк тебя к своей работе.

Марис задрожала от удовольствия. Значит, она ошибалась. Значит, отец не доверял ей не оттого, что она — девчонка.

— Я нашёл ссылку, — продолжал Линиус, — но она была неясной. Дверь откроет золотая молния. Я не мог понять. Только стоя перед дверью с поднятой лампой, я понял, что это означает. В самом центре каменной двери было круглое углубление. И в нём обратное изображение Большой Печати Высочайшего Академика.

«Не потому ли он меня допрашивал, когда я делала ему мозаику? — подумалось Марис. — Может быть, он думал, что я о чём-то догадываюсь?»

— Большая Печать, — повторил Линиус. — Золотой медальон с зигзагами молний, передаваемый от одного Высочайшего Академика другому Высочайшему Академику в течение столетий. Он как раз висел на моих плечах. Я плотно сжал его и опустил в углубление. Совпадение было полным, но дверь не открылась. Я не мог поверить. Она должна была работать! Я подумал, что механизм мог заклиниться, что растущая скала могла искорёжить дверь или её раму. Потом, пытаясь вынуть медальон, я нечаянно повернул его вправо. Скала сдвинулась, и с глубоким тихим рокотом, похожим на отдалённый гром, дверь открылась..

Глубоко в предательском каменном лабиринте Квинт оглядывался в мрачном туннеле. Его глаза привыкали к тусклому свечению, но ориентироваться было все же трудно. Он старался не потеряться в путанице туннелей. Каждый шаг стоил усилий, каждый поворот таил в себе риск.

— Может быть, следовало бы вернуться с Бунгусом и Марис, — пробормотал он и был озадачен шипящим отзвуком туннеля.

— Бунгусссс… Марисссс… — прошептало эхо.

Квинт вздохнул. Туннель вздохнул вместе с ним.

— Ладно, я сделал свой выбор. Не время для сожалений. Надо идти, прежде чем глистер снова наберётся сил.

Квинт заковылял дальше. Какое-то время он не встречал своих стрелок, и это беспокоило его. Его ладони взмокли. Голова чесалась. А что если он их больше не найдёт?

Наконец он обнаружил следующую — как раз в момент, когда полностью отчаялся. Он улыбнулся. Он всё ещё на правильном пути.

— Древняя Лаборатория, — пробормотал он, пристально вглядываясь во тьму перед собой. Крепче обхватил кирку. — Уже недалеко…

— Когда я вынул печать из углубления, тяжёлая рельефная дверь открылась. Сотни лет ею не пользовались, но она всё же двигалась гладко и бесшумно. Я вошёл. После стольких усилий, стольких попыток я стоял внутри лаборатории, о которой так много читал. Я поднял принесённую с собой лампу и замер. Эта обширная пещера не была похожа ни ца одну лабораторию, в которой я был раньше, ни на одну из тех, в которых я бывал потом. Она поражала воображение.

Марис внимательно слушала, стараясь запомнить каждую деталь.

— Это была громадная куполообразная пещера, вырубленная в сердце скалы. Громадные стеклянные трубы, как извивающиеся корни, выходили из стен и потолка. Ещё большего размера трубы поднимались от пола. Некоторые были закупорены, другие свободны. Большинство из них разветвлялись, образуя громадную, причудливо изогнутую сеть.

Сначала было ощущение, что я нахожусь внутри какой-то огромной машины. Но потом я всё-таки понял, что это место когда-то было живым. Система труб напоминала своим единством кровеносную или нервную систему живого организма. Тут же я осознал, что должен снова вдохнуть жизнь в эту громадную спящую камеру.

Я не был там долго в этот первый визит. Но скоро я вернулся. С факелами для стен, со щётками и вёдрами, с пергаментами и свитками о лаборатории, которые я смог найти. Осветив лабораторию, я навёл в ней порядок. О, Марис, не могу передать, как весело было возвращать к прежней славе это заброшенное место. Удаляя грязь веков, я обнаружил, что система труб тщательно продумана, так чтобы взвешенные в воздухе частицы могли распределяться и регулироваться. Свитки подтверждали, что у каждой из труб и трубочек есть своё предназначение. Некоторые из более тонких труб заканчивались стеклянными шарами, блестящими, как спелые фрукты.

Между другими были натянуты тонкие паутинообразные сети. В центре из пола поднимались толстые трубы, походившие на древесных питонов, извивающихся, с разинутыми пастями. Между ними находилась большая центральная труба, в которую стекались все остальные, как притоки в Реку Края.

В самом центре лаборатории возвышалась платформа, окружённая набором рычагов, колёс и педалей. К ней вели ступени.

Как и всё в Древней Лаборатории, это оборудование тоже имело своё предназначение, и я должен был его обнаружить.

Он обратился к дочери:

— О, Марис, это было так интересно! Время летело так быстро, что я едва различал день и ночь. Бесчисленные часы я проводил в Большой Библиотеке, выясняя функции той или иной системы труб, потом мчался в лабораторию для проверки, чтобы тут же обнаружить, что я что-то упустил, и снова спешить к свиткам. Я был полностью погружён во всё это, Марис. Не было времени на другие академические функции. Слишком возбуждённый для еды или питья, я даже сон считал помехой и старался без него