– Да, пожалуй, пора валить отсюда, – отозвался его собеседник. – Диссиденты кончаются, поговорить не с кем.

За период построения социализма царевичу и Фофудьину, как и другим московским нетрадиционным потребителям, не раз случалось попадать в обитель скорби. Причиной тому служили попытки бдительных организаций установить их личности. Впрочем, особой разницы между тем, что происходило внутри клиники и снаружи, они не наблюдали, поэтому относились к перемещению философски. Но к концу восьмидесятых интерес организаций к ним угас – исторический фон неумолимо менялся.

Закрома стремительно пустели. Вконец изголодавшиеся и одновременно изнывающие от жестокого несварения московские нетрадиционные потребители собрались на Совет безопасности. Граф Сен-Жермен не стал раскладывать пасьянс. Финтом профессионального каталы он выдернул из рукава пикового туза – Кашпировского. Вглядевшись в его горевшие глубинным пламенем утробной магмы глаза, московские поняли, что это – их последний шанс развеять чары и поднять «проклятьем заклейменных», и запустили его в телевизоры традиционных потребителей. Пиковый поработал с аудиторий: сначала снял порчу, наведенную идеологами и спецслужбами, потом навел другую – оговоренную в контракте: замкнул потребителей на их собственную физиологию. И представьте – номер удался: плоть опустила руки, которыми ранее поддерживала окочурившегося монстра, и разомкнула ряды, в результате чего разлагающаяся смертная власть рухнула на брусчатку и распалась на элементы. Плоть испуганно взвизгнула, попряталась по норам, словно племя степных сурков, и припала к экранам телевизоров. И никак не удавалось ее выманить.

Экстренно созванный внеочередной совет проходил в последнем оплоте гурмана – ресторане «Арагви», покрывшем собой давнее владение боярина Иакинфа Шубы – сподвижника Дмитрия Донского. Боярин погиб в 1368 году, защищая Москву от нападения литовцев. В 1837 году новые владельцы надстроили сверху три этажа и превратили палаты в гостиницу «Дрезден». Новый ресторан, появившийся в 1937 году, пользовался дурной славой из-за имевшегося в нем личного кабинета смертного монстра Берии, с которым московские нетрадиционные потребители не водились – не простили ему истребления элитной московской плоти. Но после того как монстр сошел с исторической сцены, запах шашлыка по-карски и шашлыка любительского на ребрах, утративший нотки смертельного ужаса, ловил за ноздри всякого, кому случалось оказаться на углу улицы Горького и Столешникова переулка. В пятидесятых-шестидесятых годах интеллигентствующий Уар под шашлычок с удовольствием попивал там членов Союза писателей.

Параклисиарх вынужден был признать, что отсутствие сколько-нибудь просчитанной программы привело московское потребменьшинство на грань голода.

Бобрище взял слово:

– Предлагаю объявить охоту на москвичей. Надо выманивать их из нор, как сурков.

– А как выманивают сурков? – полюбопытствовал Фофудьин.

– А на ячий хвост.

– Как это?

– А так. Сурки выставляют на шухер специального дозорного. При возникновении опасности он свистит, и все сурки прячутся в нору. Но сурки, суки, любопытные очень. Помашешь ячьим хвостом перед норой, дозорный высунется и присвистнет так, мол, ух ты ж!.. Ну все и вылезут поглазеть.

– И на какой же «ячий хвост» будем выманивать москвичей?

– Ну да, вопрос… Тут, я полагаю, нечто чудесное потребно, чего они еще не видели. Какая-нибудь волнующая замануха, которая привлечет массы.

– Думайте, господа, чего не видело нынешнее поколение москвичей. Чем их можно сильно удивить?

– Разнообразием товаров группы «Б», – предложил самый радикальный ход Уар. – Можно выставку- продажу организовать. На ВДНХ, например.

И действительно, продажа товаров народного потребления, а еще лучше – привезенных из-за границы, показала бы московской плоти, что на самом деле следует потреблять. И не только показала бы, но и позволила поупотреблять. Но главное – продажа этих товаров выманила бы плоть, засевшую по домам.

– Да где ж товары-то взять? – задал логичный вопрос Бомелий, спустивший за пару последних десятилетий существенную часть своих накоплений в карманы московских фарцовщиков, покупая для Жу- Жу джинсы Levi's и трусики «неделька».

Товары было взять решительно негде. Те, что заполняли отечественные склады, никуда не годились, а других производить за семьдесят лет так и не научились. И тогда московское потребменьшинство решилось на егерский прием: «помахать ячьим хвостом» – распустить слух о распродаже на ВДНХ выставочных образцов достижений народного хозяйства.

В оговоренный в распущенных слухах день первыми к павильонам ВДНХ для предупреждения беспорядков съехались на бронетехнике войска московского гарнизона. И заняли очереди за достижениями народного хозяйства. Нетрадиционные потребители засели на одной из боковых аллей с правой стороны от центрального входа, в кафе «Мороженое», увенчанном скульптурой медведицы. И поскольку большинство братско-народных павильонов были представлены только «культурой», которой плоть была как раз сыта, нескончаемый поток мрачных обывателей тянулся от триумфальной арки к павильонам:

№ 36 «Переработка продукции сельского хозяйства»

№ 37 «Птицеводство»

№ 38 «Рыболовство»

№ 39 «Прудовое хозяйство»

№ 40 «Хлебопродукты»

№ 41 «Корма»

№ 42 «Животноводство»

№ 43 «Коневодство»

№ 44 «Кролиководство»

№ 47 «Свиноводство»

№ 48 «Овцеводство»

№ 49 «Воспроизводство сельскохозяйственных животных»

№ 50 «Молочная промышленность»

№ 51 «Мясная промышленность»

Поток тянулся, волновался в ожидании невиданной пищепромовской милости и небывалых щедрот. Невооруженным глазом было заметно, что поклоняться достижениям никто не собирается. Плоть громко лязгала зубами. Над чудом сохранившимися выставочными образцами достижений пищевой промышленности нависла реальная угроза быть съеденными. У павильона № 49 толпа угрожающе колыхалась и требовала немедленно воспроизвести сельскохозяйственных животных в количестве «по две головы в одни руки». У павильона № 69 «Товары народного потребления» плоть готовилась к штурму. Внутренние войска, занявшие очереди во все перечисленные павильоны еще с пяти часов утра, пытались навести порядок и с этой целью писали послюнявленным химическим карандашом порядковые номера на руках граждан.

Ко времени открытия павильонов ожидания плоти достигли апогея.

– Час пробил, господа! Пора! – скомандовал соратникам Параклисиарх, облизнув последний раз ложечку.

Отодвинув погнутые металлические креманки, напоминавшие кошачьи мисочки, московские нетрадиционные потребители, дрожа от нетерпения и разыгравшегося аппетита, вышли из кафе. И тут их ожидал неприятный сюрприз: плоть, осаждавшая павильоны, была какой угодно, только не московской. Подмосковьем – вплоть до Рязани – веяло от бурлящей органики.

Бобрище взвыл от разочарования.

– Где москвичи? – обернулся к главе службы безопасности Бомелий, брызгая набежавшей слюной.

Подруги Бомелия, осознав, что фейерверк неконтролируемого потребления московской органики так и не состоится, завизжав, обрушили свой гнев на ни в чем не повинное кафе «Мороженое», развалив его до основания.

А голодных москвичей теперь больше товаров народного потребления интересовали новости. Москвичи теперь жили, уткнувшись в телевизор в поисках пищи для нарождающегося самосознания.