Но настолько медленно, что Виктор, совершенно не торопясь, стрелял, словно на стрельбище, перезаряжал, клал воняющие пороховым дымом гильзы в сумку и тихо пятился к машине, выманивая из пробки мертвяков. Первое время еще опасался, но оказалось зря: тут все были медлительными, еле ноги волочили, даже внешне были похожи – грязные, мусорные какие-то, даже и не бомжового вида, а пыльные, серые. И пара бабенок, при жизни одетых ярко, сейчас сливалась с общей толпой. Никаких чувств эти фигуры не вызывали. Банальная стрельба на смешной дистанции.
Последнюю дохлятину Витя упокоил, почти дойдя до Ирки. Явно деревенского вида бабка в каких-то допотопных тряпках и почему-то босая сложилась горкой ветоши.
– Все? – напряженно спросила Ирка.
– Не, наверное, и в деревне еще есть, и в машинах. Проехать сможешь поближе?
– Не думаю. Ты их густо навалял. Сколько всего вышло?
– Тридцать шесть. Последнюю пару сейчас зарядил из «убогих». А промахов не было.
– Что дальше?
– Сейчас подъезжай поближе, как сможешь. Я гляну, что с машинами, и начнем оттаскивать.
– Может этих с дороги уберем?
– Неохота возиться. Хотя…
– Машины оттаскивать трудно будет, да и если подавим – вонища начнется.
– Ладно, я вот как сделаю.
Виктор покопался в багажнике, вытянул моток грязной тонкой веревки. Отрезал на глазок пять кусков, сделал на каждом по петле-удавке. Аккуратно зацепил ближайших покойников – кого за ногу, кого за руку. Махнул Ирине. Та с напряженным лицом объехала бабку и встала, дожидаясь, пока муж прихлестнет свободные концы веревок к джипу. Потом задним ходом отволокла трупы назад и в сторону, практически на обочину, где они сложились неряшливой кучей. Витя отмахнул ножом петли и завязал новые. Сделав еще несколько ходок, они освободили дорогу. Теперь Витя осмотрел ближнюю машину, взял ее на буксир – это был какой-то новый, но сильно побитый «форд». Со скрежетом «чайник» выдернул из пробки первый автомобиль. Тут пришлось прерваться из-за мелкой шавки, бодро кинувшейся на Виктора из-под зеленой «тойоты». Впрочем, шавке обломилось – дуплетом из последних «убогих» патронов ее разнесло почти пополам. Виктор был настороже и потому отреагировал молниеносно. Вот то, что шавка было совершенно точно давно дохлой и тем не менее резвой, встревожило.
Порадовавшись про себя рачительному расходу припасов, Витя отложил в багажник поработавший сегодня на славу потасканный «бок» и поудобнее перевесил автомат. Теперь особенно экономить не стоило, да и собачонка внушила опасения. Но, как ни странно, дальше все пошло как по маслу – пустые машины джип оттаскивал без натуги, и скоро обочины были уставлены выволоченными из пробки автомобилями. В нескольких машинах сидели шевелящиеся мертвяки. Витя уже легко справлялся с ними, вежливо открывая им двери, учтиво отходя в сторону и аккуратно добивая бредущих за ним, экономно тратя на каждого по одному выстрелу. Ненужная деталь только один раз отвлекла внимание Вити – перламутровым узорчатым маникюром на руке упокоенной бабенки, нарядно и модно одетой. В отличие от тех, кто был вне машин под открытым небом, эта стройная бабенка не производила странного впечатления забытой на помойке вещи. Распластавшись на асфальте, она как-то кольнула подсознание стрелка ненужной женственностью фигуры и этим дурацким на глухой дороге маникюром.
Ирка подстраховывала, но ее помощь не понадобилась.
Отогнали накалившийся на солнце «чайник» чуток поодаль, поставили в теньке. Ирка завозилась, доставая из сумки термос, чашки и сверток с едой. Сделали коротенький перерыв, закрывшись в «чайнике» и перекусив на скорую руку. Витя насладился кратким отдыхом, посидев в одних трусах, но потом вновь напялил защитную одежку, чтобы выволочь последние авто.
Прикинул по часам, сколько у них еще есть времени, решил, что времени хватит, и они с Иркой прошли по вымершей деревне. К удивлению Вити, больше зомбаков им не попалось. Нет, они упокоили дохлую цепную собаку, которая тупо пыталась протащить прикованную к ней цепью конуру через небольшой лаз в заборе, видели мертвое лицо, пялившееся на них из окна избы, но свободно передвигающихся зомби больше не было.
– Знаешь, а они вроде на шум собираются, – заметил Виктор Ирине.
– Да, видать, ты их пальбой всех собрал.
– Отлично. Сейчас пойдем наколку одну глянем.
– Чья наколка-то?
– Валентина. Трактор тут должен быть. И вроде как навеска всякая для него. Плуги-бороны, сеялки- веялки.
Трактор и впрямь был в том гараже, который описал Валентин. С виду даже целый. Учитывая пробелы в образовании, а именно то, что с тракторами дел водить не приходилось, Виктор попробовал было его завести, но не очень огорчился, когда усилия успехом не увенчались.
Выпустив из кабины большегрузного трейлера, стоявшего раком поперек дороги, обернувшегося вялого шофера-дальнобоя и аккуратно его там же и завалив, Виктор с радостью убедился, что в баках грузовика соляры почти по пробки, то есть кормить трактор есть чем. В машинах, которые они вытащили из завала, нашлись и пустые канистры, и бензина немало. В непонятно как забравшемся сюда низкосидящем БМВ оказался почти полный бак. Даже по первым прикидкам получалось, что разжились уже неплохо, заплатив всего четыре десятка бросовых в общем-то патронов. Стоило пошмонать все как следует, не забыв и груженый трейлер, но уже вечер скоро, и все равно Валентина сюда везти придется, чтоб показал, как с трактором разбираться. И бабенок прихватить не грех – пусть проверяют, что из шмоток пригодится. Опять же деревенские дома. Там тоже всякое нужное найдется, даже в брошенной Ольховке столько всего полезного обнаружилось, а тут, как ни верти, жилая деревня была, никак не Ольховка по всем статьям. Куда богаче и достойнее. И теперь все, что в ней и вокруг нее, законная добыча. Даже не добыча, зачем эти пиратские некрасивые термины, – наследство, вот подходящее слово. Именно наследство. И потому надо вступать во владение этим наследством с достоинством, неторопливо и по-хозяйски. А не устраивать суетливую крысино- шакалью возню похабного и вульгарного грабежа. Нет, все же быть наследником у Человечества – приятно. Немножко страшновато, непривычно, но приятно. Ничего, еще будет время привыкнуть.
Бурш лениво смотрит сквозь кружку с пивом. Она запотела, пока я ее нес. Как-то слишком быстро закончилась первая. Пришлось набрать остатки всяких псевдоденежных фантиков и прогуляться до хозяина за второй серией. Сосиски мы тоже как-то неприлично быстро сожрали. Вкусные тут у него сосиски. Взял еще добавки.
Щенята разметались, дрыхнут самозабвенно. Тепло, уютно и можно охарактеризовать общее настроение как блаженство. Такое бывает редко – не надо никуда торопиться, никто не ждет, не торопит, не скулит нетерпеливо. Рядом сидит приятный человек, и можно спокойно почесать языки, тем более что последнее время нам не приходилось много разговаривать. Я ухмыляюсь, подумав, что если бы у меня был сейчас прием амбулаторных больных, да еще за коллегу, которая как раз уходила всегда в отпуск летом, никакого желания болтать не возникло бы. Наоборот. Но приема я не веду, так что запас слов и фраз остался неизрасходованным. Потому рассказываю слышанное сегодня от майора про солдата в заброшенном складе погибшей крепости.
– Я слыхал эту легенду, – бурчит лениво Бурш.
– Считаете это легендой?
– Скорее всего. И вроде бы речь шла про Перемышль. И про Брест что-то такое Смирнов[26] писал. Мне кажется, что сложно прожить в темноте долгий срок. Сколько только еды надо? А витамины? Обязательно же цинга начнется и прочие авитаминозы.
После этого некоторое время мы занимаемся пересчетом армейских пайков на роту, прикидывая, на какой срок пайка роты на месяц хватит одному едоку, который к тому же не занят физической нагрузкой. Авитаминоз, на мой взгляд, тоже можно побороть, например лопая крыс. В конце концов, крыс в Африке вон специально на фермах разводят, как у нас кроликов. Тот же грызун. Тогда Бурш переходит на обсуждение психического здоровья такого человека. Здесь мне спорить с ним невозможно. (Хотя спор – неподходящее к ситуации слово; спор это агрессия, фехтование аргументами и швыряние фактами и домыслами. А тут, в нирване, никакой агрессии нет и быть не может. Скорее это легкое плескание в теплой ванне. С пеной.) Лучше разбирается он в хитросплетении человеческой психики. Совершенно неожиданно для меня Бурш сам