готово разорваться, разлететься на мелкие кусочки, будучи не в силах вместить в себя этот обильный поток любви и всепрощения, переполняющий ее изможденную от жажды и истерзанную грехом душу. Слезы застилают глаза Ольги, поэтому она не видит, а лишь чувствует легкое прикосновение руки этого странника к своей голове. От этого прикосновения она ощущает, как в сердце, душу, каждую клеточку тела вливается неизъяснимо благодатное тепло, чистота, мир и радость.

– Господи, – с умилением шепчет Ольга, не в силах поднять глаза, ибо понимает, что еще миг – и она не выдержит, умрет от непорочной чистоты и святости взгляда Христа. – Господи… Теперь я знаю, Кто Ты… Помилуй меня, грешницу…

…Ольга вышла из кельи игуменьи, когда монастырский двор совершенно окутала густая осенняя мгла. Она рассказала настоятельнице все, о чем молчала с того дня, как переступила порог обители: о валютных счетах в иностранных банках, о своей связи с Артуром, о главной тайне его короткой жизни, которую он доверил лишь ей, своей возлюбленной и подруге. Ольга рассказала обо всем совершенно непринужденно, чувствуя, что матушка уже обо всем знает сама и лишь ждет ее чистосердечного рассказа.

– Почему ты молчала обо всем этом? – без всякого укора или обиды спросила игуменья. – Чего ты боялась? Что смущало твое сердце?

– Я хотела одного: избавиться от этой тайны, забыть про нее, словно ничего и не было, – Ольга на какое–то мгновение отвела свой взгляд, чтобы вытереть слезы. – Наверное, я действительно обманывала себя. Я сама не знаю. Ведь мне поручили хранить тайну, а не уничтожить ее. Артур прислал мне последнюю «маляву» именно с такой просьбой.

– Что-что? – переспросила игуменья. – Что он тебе прислал?

– «Маляву», – быстро повторила Ольга, тут же сообразив, что настоятельница понятия не имеет о лексиконе преступного мира, – так среди зэков называется тайная переписка.

– Ну и ну, с вами хоть специальный словарь заводи, – пробурчала игуменья.

– Простите, матушка, это я по старой привычке. Нет больше никакой тайны. Она во мне навек умерла. Горе тому человеку, кто хранит такие секреты.

– Оля, – игуменья снова без всякого укора посмотрела ей в глаза, – может, ты просто решила какое–то время пересидеть у нас, пока все твои бывшие друзья забудут о твоем существовании?

– Матушка, вы мне тоже не верите? – прошептала Ольга, не замечая, как слезы опять покатились у нее по щекам. – Вы мне не верите? Да? Как же мне доказать, что сюда меня привел не страх, не хитрость, а вера? Будь у меня страх или расчет, то с такими деньгами я могла бы найти убежище куда надежней, чем здешний лес и монастырские стены. Теперь, матушка, деньги делают все – новый паспорт, новую внешность, новую жизнь, новую родину. Но мне действительно надоело, до тошноты надоело жить прежней жизнью с того дня, как Господь открыл мне в ней иной смысл…

– Дело не в том: веришь – не веришь, – остановила ее игуменья. – Свою верность ты будешь доказывать Богу до гробовой доски, до последнего вздоха. Сколько будешь жить – в монастыре ли, в миру – столько и будешь доказывать, что верна Ему. Ты можешь слукавить передо мной, что-то утаить, недосказать, но перед Богом, Которому мы служим и Которому посвящаем себя, не слукавишь. Поэтому я и спросила: может, тебе некуда было деться, вот и пришла ты к нам, как приходят странники?

– Матушка, – с полными слез глазами прошептала Ольга, – вы меня хотите прогнать? Да?.. Я должна уехать отсюда?..

Игуменья встала с кресла, подошла к Ольге и по–матерински обняла ее за плечи.

– Разве мы кого-нибудь до тебя или при тебе выгнали, выставили за ворота? А кто только к нам не идет и не едет! Послушницы, паломницы, странницы, срамницы… Мы стараемся всем угодить. Господь учит и повелевает любить даже врагов наших. Все Царство Божие построено на законе любви. Как же мы тебя выгоним, когда я вижу, что ты хочешь стать одной из нас? Поживешь тут, забудешь все свои прежние словечки и дела, выдернешь их с корнем, как сорняк из души, тогда и будем готовить тебя к облачению в монашество. А пока живи с Богом.

Игуменья подошла к иконостасу и поправила фитилек у горящей лампады. Потом, не поворачиваясь к Ольге, задумчиво произнесла:

– После всех сегодняшних разговоров не покидает меня одна нехорошая мысль…

– Какая мысль, матушка? – осторожно спросила Ольга.

– А вот какая, голубушка. Ты не думала о том, что твои старые дружки и подружки будут повсюду искать тебя? А вдруг и впрямь найдут? Что тогда будем делать? Заставу в ружье? Так у нас ни заставы, ни ружья – одни веники, ведра, тряпки, швабры. Пока милиция приедет, много чего может произойти.

– Я думаю, что они про