– У вас ведь скоро большой праздник? – прервал паузу Куренной.
– Да, Василь Данилыч, уже Покров на дворе. Ждем много народа, архиерей обещал приехать. И вы приезжайте к нам, милости просим.
– За приглашение спасибо, – ответил начальник милиции, – вы ж знаете, что я к вам с большой радостью. А вот в отношении гостей, которые к вам приедут со всех волостей… Знаете, чего мы опасаемся? Как бы среди них не оказались те самые люди, которые ищут Ольгу. У нас с полковником прямо-таки обоюдное предчувствие, что сюда кто-то из этих волков обязательно сунется. А в чьей шкуре? Они ведь тоже артисты своего рода, могут любой образ принять: богомольцев, странников, нищих. Лишь бы выманить Ольгу отсюда.
– Вы меня так запугали, что я распоряжусь поставить своих людей возле каждой двери, – игуменья явно начинала беспокоиться.
– Нина Андреевна, – поспешил успокоить ее полковник из службы безопасности, – никого выставлять не надо, предоставьте все заботы по охране монастыря и праздника нашим ребятам. Уверяю вас, они все сделают грамотно и профессионально. Но у меня есть одна идея, если, конечно, вы правильно меня поймете и поддержите.
– До сих пор, вроде, понимала, постараюсь и сейчас понять.
– Идея, в сущности, проста и легко осуществима. Что если мы подселим к Ольге под видом новой послушницы одну молодую девушку примерно Ольгиных лет? Я уверен, они быстро найдут общий язык и тогда, возможно, нам удастся узнать больше, чем мы знаем сейчас. Как вы к этому отнесетесь?
Игуменья пристально посмотрела полковнику Махно прямо в глаза.
– Вы что же, Виталий Сергеевич, предлагаете мне подселить в монастырь своего сексота? Или эта профессия теперь тоже имеет другое, более культурное, название?
– Зачем вы так? – немного обиженно ответил тот. – Мой покойный отец – кадровый чекист – пострадал в тридцатые годы именно от этих негодяев и был расстрелян. Однако все наиболее крупные и опасные преступления обеспечиваются непосредственным участием в них сотрудников спецслужб, которые всегда рискуют своей жизнью. Поймать в преступной среде мелкую рыбешку особого труда не составляет, а вот выловить и обезвредить настоящую акулу – это уже целое оперативное искусство. Напрасно вы так о наших работниках…Простите.
– Вы меня тоже простите, Виталий Сергеевич. Когда вы произнесли это ужасное слово, во мне шевельнулась старая боль. Понимаете, о чем я?
– Конечно, Нина Андреевна. Вместе с вашим покойным батюшкой были репрессированы тысячи, миллионы ни в чем невиновных людей. Мы не имеем права забывать наше прошлое, иначе оно снова может возвратиться. Но у нас нет права все время жить этим прошлым теперь, когда общество старается избавиться от всего, что оно осудило раз и навсегда. Среди наших офицеров немало честных, добропорядочных людей, которые почти каждый день рискуют жизнью. А ведь почти у всех есть семьи, дети.
– Я все прекрасно понимаю, – тихо ответила игуменья. – Но поймите и вы: монастырь – это особое место. Если надо, то Господь Сам защитит нас от всякого зла и бандитов. Я еще раз покорно прошу меня извинить, но подселять нам никого не надо. А то глядишь, – матушка мягко улыбнулась, – вашим сотрудницам у нас понравится, и они тоже захотят стать монашками. Что тогда скажете?
Оба полковника добродушно рассмеялись.
Проводив гостей, игуменья попросила келейницу разыскать и позвать к себе Ольгу. Та быстро прибежала назад и доложила, что Ольга выполняет поручение матери Неонилы.
– Может, оно и к лучшему, – задумчиво сказала матушка, плотно затворила дверь, села в любимое кресло и надолго погрузилась в свои мысли.
14. САМАРЯНКА
По тому, как келейница процедила сквозь зубы, что игуменья ждет Ольгу, та сразу почувствовала, что ее ждет неприятный разговор. Она робко постучала в дверь и приоткрыла ее:
Приняв благословение, она присела на маленькую низкую табуретку, стоявшую напротив кресла. Игуменья, надев очки, серьезно посмотрела на Ольгу и спросила:
– Почему это я узнаю от других людей то, о чем ты должна была рассказать мне сама?
Ольга ощутила, как в горле мгновенно пересохло, и острая боль снова ударила ей в затылок. Чувство еще неосознанного стыда смешалось с досадой, общей растерянностью и беспомощностью.
– Матушка, я не понимаю, о чем вы, – еле выдавила она из себя.
– А я вот сейчас тебе