без остановки и отдыха уже несколько часов. На смену предрассветным сумеркам, когда скит остался позади, пришло хмурое, серое утро. Низкие облака сплошной пеленой со всех сторон окутали лес, пряча верхушки деревьев в тумане и измороси.

Беглецы шли цепочкой один за другим, почти след в след. Впереди шел Тунгус, знавший эту местность и хорошо ориентировавшийся на ней. Он останавливался лишь на несколько минут, чтобы сверить маршрут с самодельной картой и нанесенными туда ориентирами.

Сразу за Тунгусом шел Матрос, а за ним все остальные. Мишка шел в середине цепи, поддерживая Дарину. Она с большим трудом успевала за группой, то и дело спотыкаясь в своих модных сапожках о старые лесные коряги, сучья поваленных деревьев, увязая в грязи. Девушка тяжело дышала, ее мокрые от пота волосы прилипли к лицу, но она даже не пыталась их отбросить назад, испуганными глазами глядя лишь себе под ноги, где хлюпала грязь и болотная жижа. Похотливо глядя на нее, Чифирь насмешливо бросил:

– Держись, королева! Ночлег не скоро. А там мы тебя обогреем. Спереди и сзади...

– Красиво идем! И погодка как на заказ, – Матрос поправил на плече автомат и сумку. – Видать, «водолаз»[64] молится, чтобы Господь нам удачу послал. Собаки в такую слякоть след не возьмут. А поднимать «вертушки» тем более не станут, будут ждать с моря погоды. Ну а мы, даст Бог, к тому времени будем далеко–далеко, где кочуют туманы. Давай поднажмем еще, отдыхать потом будем.

К Матросу, обогнав всех, подошел Мерин:

– Глухаря опять кумарит[65], – вполголоса сказал он, – долго не выдержит. Надо б остановиться, закатать колеса[66]…

– Я сказал поднажать надо! – резко оборвал тот. – Отставить базар и только вперед! Все удовольствия каждый получит, когда сделаем дело. Правильно говорю, братан?

Мишка, к которому обратился через плечо Матрос, ничего не ответил. У него за плечами висел рюкзак с продуктами, которые беглецы взяли с собой из монастырских припасов. Тут было несколько буханок свежего хлеба, мешочки с гречневой крупой, чай, сахар, сухие спички да несколько бутылок сладкого вина. Оружие никто из группы Мишке не доверил.

– Держись, ты только держись, Дарья, – чуть слышно подбодрил он заплаканную и перепуганную Дарину, – как-нибудь все образумится.

Уже снова сгущались сумерки, когда вся группа, вконец обессиленная, промокшая, голодная, остановилась на ночлег. Они протиснулись в небольшую землянку, брошенную неведомыми обитателями здешней глуши, и решили разжечь огонь, чтобы обогреться и хоть немного подсушить одежду. Землянка была настолько низкой и тесной, что они заползали туда почти по-пластунски, сразу стараясь плотнее прижаться друг к другу. Стены этого дикого жилища были совершенно мокрыми, затянутыми плесенью, паутина спускалась со сгнивших бревен, которыми была перекрыта землянка. Посреди этого лесного жилища сохранились следы костра, вокруг которого грелись прежние хозяева, а рядом – охапка хвороста и смолистых сосновых веток.

Мерин тут же достал из кармана пустую пачку из-под сигарет и, хорошенько размяв ее, обложил сухим хворостом, готовясь разжечь огонь.

– Сначала маскировку, а потом заземляться, – скомандовал Матрос.

– Не учи ученых, – буркнул Мерин, – все будет тип–топ. Раз до сих пор на хвост не упали, то теперь по такой погоде нас никто не засечет.

– Сохнуть надо, однако, – проворчал Тунгус, – завтра болота будут, холодные болота. Медвежьи топи называются.

– Да хоть верблюжьи. Скажи-ка лучше, Сусанин, сколько еще? – обратился Матрос к Тунгусу, бывшему проводником.

– Если будем идти, как сегодня, то два броска. Может, три.

– Или пять. Или десять, – буркнул Матрос, раскуривая прямо от разгоравшегося огня промокшую сигарету.

– Ну а ты как, снегурочка? – он подвинулся к Дарине, в страхе прижавшейся к Мишке. – Может, тебя и впрямь обогреть, а?

Он схватил ее за руку, но Мишка тут же высвободил ее:

– Мы об этом не договаривались. Девчонка моя.

– Пока что, – осклабился Матрос. – А дальше ситуация покажет.