пошел к бушующей горной реке.

Неожиданно он остановился и снова посмотрел на парня в такой же камуфляжной куртке, но без оружия и даже без бронежилета – без чего они никогда не выходили на боевые задания.

– Слушай, земляк, – Мишка теперь смотрел на него не только с интересом, но и нескрываемым удивлением, – а сам не боишься быть продырявленным? Ты вроде как не на войне. Только балалайки не хватает. Ты кто такой? Где все остальные?

– Ой, как много вопросов!

– Так ответь, наконец, хоть на один.

– Чего ж на один? Только поймешь ли?

– Кончай пургу мести!

– Ладно, не кипятись. Ваше оружие мне ни к чему…

– Ага, у тебя свое есть. Особо секретное, – оборвал Мишка.

– Ну, вроде того. Все равно не поймешь.

– Конечно, куда нам, лапотникам! Ты что, с неба, что ль, свалился?

Незнакомец улыбнулся, глядя на Мишкино недоумение. Он поднял со скалистого аргунского берега небольшой темно–серый камень, отшлифованный водой со всех сторон.

– Смотри, – сказал он, подавая Мишке, – какую совершенную форму создает безжизненная природа. Вода шлифует камень так, как это способны сделать лишь великие мастера. Да и то не все…

– Ты не ответил мне, – оборвал его Мишка.

Незнакомец опустился на корточки и не кинул, а бережно опустил камень в воду, подставляя его пенящимся бурлящим потокам. Потом взял камешки помельче и начал их бросать в речку.

– Сначала ты мне ответь, – он даже не посмотрел на Мишку, продолжая свое занятие. – Почему ты не утонул, когда провалился под лед? Или забыл, как захлебывался ледяной водой, хватался за края проруби, пытался кричать, звать на помощь? Да и кто б тебя услышал в тот вечер, когда ты решил после школы пойти напрямик через замерзший пруд?

– Ничего я не забыл, – сказал опешивший Мишка. – Так все и было. А ты-то, землячок, откуда это знаешь?

– Мы ж договорились: сначала на мои вопросы отвечаешь ты, а потом на твои отвечу я, – незнакомец по-прежнему бросал камешки в речку, не повернувшись в Мишкину сторону. – А помнишь, как погибли пацаны из соседней деревни, когда поехали на рыбалку? Или забыл?

Мишка побледнел и уставился на незнакомца немигающим взглядом.

– Вижу, не забыл, – таким же ровным и спокойным голосом продолжал он. – Поехали утром, обещали к обеду домой вернуться, но не судилось. Погибли. Пьяный шофер на КАМАЗе их раздавил. А ведь ты с ними тоже собирался порыбачить. Да температура вдруг свалила в постель. Ты еще расстроился, а мать уговорила тебя остаться, хоть и поругался ты с ней тогда крепко.

– Хочешь сказать, что я, это, как его – заговоренный, что ли? – выдавил из себя Мишка.

– Я лишь вспоминаю кое-что из твоей жизни, а ты думай. Помнишь, как погиб Санька–сибиряк? Снайпер его снял прямо с брони. Вы рядышком сидели. Неужто забыл?

Оттого, что незнакомец говорил обо всем этом ровным, совершенно бесстрастным голосом, словно воспроизводя то, что запечатлелось в чьей-то памяти, Мишке становилось жутко.

– Чего молчишь? Думай. А кто тебя полчаса назад вытащил из горящего бэтээра? Твоих друзей скоро «вертушка»23 заберет, потом их запакуют в «цинк» – и по домам. А ты здесь. Живой и, можно сказать, почти невредимый. Только головушка – того – бо-бо малость. Но это скоро пройдет. Чего это так тобою судьба распорядилась, на которую ты ропщешь?

Мишка сидел не просто изумленный, а остолбеневший, не зная, что говорить. Он вдруг почувствовал, что этот незнакомец, что сидел у самой кромки бушующей реки и спокойно бросавший в нее камешек за камешком, был не из соседнего батальона «морпехов» или бойцом из другого отряда специального назначения. Он был посланцем из какого-то неведомого, и в то же время очень близкого и знакомого ему мира – из его собственной жизни,