Михайло кушали лепинью и мясо на гриле, плешку и пушку – блюдо из питы, начиненной фаршем, напоминающее толстые длинные средневековые орудия. Пушечное мясо подавали со сметаной и майонезом, огурчиками, свеклой и прочей зеленью. В зеленом парке Ташмайдан, что раскинулся за величественным собором Святого Марка и русской церквушкой с останками Врангеля, постояли у монумента в честь шестнадцати журналистов, погибших во время авиаудара НАТО. Телецентр власти восстанавливать не стали, то ли в память о том налете, то ли из-за неразорвавшихся бомб. Сербы всю жизнь воевали за свою землю, и от войны к войне мирное безоружное население вырезали, взрывали, расстреливали. Русская церквушка тоже пострадала во время бомбежки, но ее быстро восстановили. Перед тем как покинуть Белград, гуляли по крепости Калемегдан, стоящей на высоком берегу над местом слияния Савы и Дуная. Вот и все путешествие ради целой половины мира.
Глава 33
Четыре татарина – гарем
Ночь была душной. С утра, пока все спали, я принимал душ. И все же нельзя сказать, что я не выспался. Я теперь всегда будут высыпаться. Владеть, по Аристотелю, своим ночным временем. Теперь мне некому варить по утрам кофе, теперь я не раб.
Со вчерашнего дня мы живем в квартире вчетвером – я, Жан, Рауль и Эрик. Но я им кофе не варю – разве что иногда. Чаще же раньше всех встает Жан. Вода приятно щиплет подмышки и спину. Необходимо взбодриться перед утренней пробежкой. Утро не любит несвежих бегунов.
Теперь я тоже бегаю с ребятами. Пытаюсь укрепить свой дух. Да, теперь я воспитываю аристократизм духа. Сплю сколько нужно – хоть девять месяцев, как в утробе матери. С утра наслаждаюсь прохладой мягко текущего времени из душа. Словно рождаюсь заново. Мы ведь вышли из лона вместе с водой. Значит, можно сказать, что море – наша общая мать. Море – символ Большой Женщины.
Утром голова работает четко. Если человек вышел из моря, то куда он стремится потом? Наверное, в круговорот всего, на вершину горы, в центр города. Все самые дикие племена проживают либо в пустыне, либо в степи. Затем они стремятся к центрам цивилизации. Но некоторые поднимаются в горы. Да, слабые из диких поднимаются в горы, потому что уже не могут жить в хаосе. Вода стекает по голове, плечам, пытается лизнуть пятки.
И всё возвращается на круги свои, в море. Круговорот. Племена приходят и уходят, как волны, оставляя на камнях следы – тайные знаки. Дно моей ванны всё испещрено такими знаками. А слив вдруг напомнил мне сосок Александры. Как это ни жутко звучит.
Хотя, возможно, это кощунство – моё неверие в тайные знаки. Все тайные знаки – домыслы людей. Или татуировки людей. Ведь что нам остается – только воспитывать аристократизм духа: царапать на стенах бедренной костью любимой: “Смерть”, “Месть”. Ведь я тоже любил свою жену, однако у меня на груди нет никаких знаков. Зато грудь полна стихов. Нормальный стоицизм. Всё остальное позор.
Неожиданно родился каламбур – что не узор, позор.
– Надо?!
– Гол!
– Надо, надо?!
– Гол! Гол!
– Надо, надо, надо?!
– Гол! Гол! Гол!
Это утренняя кричалка. Так Жан будит всю роту (трио-квартет-дуэт в зависимости от боевой готовности). Яростные звуки готовых к бою гулким эхом отдаются в пещере ванной. В сущности, люди не меняются.
Побежали трусцой, как четыре гадких утенка. Под ногами реклама фитнес-центра, призывающего строить могучие тела.
Любви уж нет, остались фитнес-центры.
– Адвокат не тренер, – неожиданно заявил на ходу Рауль, – пока он у руля сборной, ничего хорошего не будет.
– Конечно, не тренер, – согласился Эрик. Они нашли друг друга.
– Что, он во всей стране не может найти десяти ребят, которые быстро бегают и на ходу соображают?!
– Четверо уже есть, – улыбнулся Жан.
Мы бежали за Жаном, всё дальше и дальше от дому и фитнес-центра. В итоге убежали так далеко, что назад пришлось возвращаться на вьючном транспорте. Выбились из сил, хоть под землю провались.
В метро Жан закинул ногу на ногу. Деловой.
Еле доплелись. Сели в самый хвост, как раз напротив милой девушки с хвостиками. Спустя четыре минуты, что разделяют станции, настала наша очередь любоваться женщинами. Перевели дух, подняли глаза.
Впрочем, к девушке уже подошел выпивший паренек. В расстегнутой джинсовой рубашке на голое тело. Сам длинный, рыжий, шевелюра с похмелья. В общем, рыжий скелет.
– Хочу познакомиться. Саша!
Они о чем-то беседовали, парень размахивал руками, мы только улыбались.
– Ну, ладно, Саша, пока! Может, когда-нибудь увидимся…
– Конечно, увидимся, – сказал Саша, – у меня же твой номер телефона есть.
– А как твоя фамилия?
– Наивный.
Девушка в последний момент выскочила, рыжий остался сидеть напротив нас, опустив шевелюру и хитрые глаза в ладони. Пьяный обморок.
На следующей станции, стоило из динамика прозвучать красивому грудному женскому голосу: станция «Утренняя», – он очнулся и, шатаясь, перешел в другой вагон. Там сел напротив молодой эффектной женщины с маленьким ребенком. Мы это видели в окно.
Еще через станцию против нас села девушка. Красавица. Возвышенная красавица. Хотя не так, как Александра. Длинные волосы и глаза. Ноги на каблуках. Перекинула одну ляжку через другую.
Мы все аж переглянулись, мол, кто начнет первым. Попытает счастья. Эрик тут же потупил взор, Рауль начал что-то напевать под нос, Жан стал слишком серьезным, будто перед бурей. Сосредоточил взгляд.
Я по старинке взглянул на Эрика и тут увидел, как через весь вагон движется рыжий. Выискивает жертву, а сам держится за сердце и шатается.
Родилась маленькая надежда: а вдруг рыжий по пьяни не заметит? Но где там. Поезд качнуло, и рыжий плюхнулся прямо рядом с нашей красавицей. На следующем переезде они уже мило болтали.
А что мы? Мы – четверо здоровых симпатичных мужиков. И ничего не смогли предпринять. Мы были сломлены и опозорены, сломлены любовью к Александре и Оксане и опозорены беспомощностью. Я чувствовал, как трясет Жана от обиды. Но что он мог поделать?..
Решил не смотреть на рыжего. Ревность и обида. Когда-то Эрик вот также подкатил к моей жене, теперь он сломлен. Бесцветные глаза пытаются поймать свое отражение в ходуном заходившем стекле.
В спортзал пришли в плохом настроении и вдобавок без женщин.
В теннис играли пара на пару.
– Накатиками или подрезками? – встал в стойку Жан.
– Мячик слишком быстрый, – сказал Эрик, – я не успеваю за ним.
– Что такое яйца? – спросил Рауль, когда мы доиграли до 20:20.
Затем играли один на один.
– Маленькую или большую? – спросил Жан.
– До одиннадцати, – сказал я.
– Точь-в-точь как у Александры, – заметил Рауль, – до одиннадцати.
