«Готовился визит Горбачева в Штаты и наверху было решено: опубликовать в “Спутнике”, так как вопросы о демократизации в партии и об отношениях Горбачев – Ельцин были одними из самых тяжелых для советского руководителя».
Странно? Еще как!
«Не будь того интервью, – заверяет Ольбик, – не будь того резонанса, не перепечатай его сотни газет, возможно, вернулся бы Ельцин в Госстрой, поработал бы тихонько годик-другой, а потом, глядишь, и пенсия, огород в шесть соток – и все. Спичка – она маленькая, но если разлито море бензина, то такой может быть пожар!»
Иными словами, Горбачев сам себе накидывал петлю на шею. Еще и табуретку из-под ног лично пытался вышибить – чтоб никого понапрасну не беспокоить.
Чего стоит только интервью, которое Ельцин дал сразу трем американским телекомпаниям – Би-би-си, Си-би-эс, Эй-би-си – где, по обыкновению, поливал он Лигачева и власть, на чем свет стоит.
Откровения эти сделаны были с ведома и дозволения Гостелерадио СССР. Больше того, именно полководцы идеологического фронта определили список телекомпаний (желающих было куда больше) и отправили корреспондентов в госстроевский кабинет.
Потом, правда, Ельцина вызывал главный партийный инквизитор Соломенцев,
Впору подумать о каком-то многоходовом, заумном кремлевском сценарии, по которому Ельцину отводилась роль детонатора, а Горбачеву – кукловода. Хотя смысл такой комбинации совершенно не ясен.
Ельцина демонстрировали мировому сообществу, словно саблезубого тигра на привязи: так хозяева зоопарка предъявляют комиссии из «Гринписа» штатных хищников. И вольер – просторный, и мясо – пять раз в день. Точь-в-точь, как в естественных условиях обитания.
И все же не верится мне в такие сложные конструкции. По-моему, генсек просто недооценивал ситуацию до конца. Власть казалась ему незыблемой, вечной, и он играл с Ельциным, точно кошка с мышкой: ловил, отпускал, потом снова ловил. Вот и доигрался!
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ
По мере угасания революции 1905 года, в своей борьбе с Думой за восстановление прерогатив самодержца, Николай II все более широко использовал новые способы репрезентации своего образа. Великие исторические торжества: двухсотлетие Полтавской битвы в июне 1909 года, сотая годовщина Бородинского сражения в августе 1912 года и трехсотлетие Дома Романовых в феврале – мае 1913 года – представляли царя как лидера нации. Сами церемонии и официальное описание празднеств сводили присутствие Думы к минимуму или полностью исключали таковое; они апеллировали к союзу царя и народа, к соединяющим их узам, делавшим Николая II более истинным представителем их чувств, чем избираемые ими депутаты.
Николаевская кампания достигла апогея во время празднования трехсотлетия династии в 1913 году. Во-первых, была сделана попытка более широко популяризировать образ царя, сделать его и членов его семьи частью каждодневной жизни народа. Во-вторых, были использованы печатные средства массовой информации, чтобы изобразить царя истинным представителем народа, более близким к людям и более чутким к их нуждам, нежели Дума. Портреты царя и царской семьи помещались на новых почтовых марках, памятных монетах и китчевых сувенирах, посвященных торжествам. Фильмы знакомили массового зрителя со сценами императорских церемоний и эпизодами из прошлого России. Статьи в прессе и широко распространенная биография Николая II должны были ознакомить растущую читательскую аудиторию с подробностями официальной и частной жизни царя и представить его демократом.
В научной литературе вступление российской монархии в эру массовых коммуникаций почти не затрагивалось. Николай II порвал с традиционными формами репрезентации и перенес образ императора на рыночную площадь, в «потребительскую культуру», возникшую с ростом коммерции и промышленности. Изображение императора украшало материальные объекты, связывая его образ с областью мирского. Но предметы того же рода, что способствовали, по выражению Томаса Ричардса, усилению «приобретенной харизмы» королевы Виктории, – эти предметы могли отрицательно сказаться на харизме российского монарха. Многие из тех, кто с пиететом относился к царю, ощущали, что новые формы репрезентации подрывали достоинство государя, делая его более похожим на правителей и лидеров западных правительств.
(Из книги Ричарда Вортмана «Николай II и популяризация его образа в 1913 году»)
Одной из ключевых ошибок Горбачева стало избрание Ельцина делегатом ХIХ Всесоюзной партконференции. Вне всякого сомнения, произошло это с ведома Кремля. Генсек даже закрыл глаза на грубейшие нарушения процедуры.
На партийном учете Ельцин стоял в Москве. Однако столичные коммунисты отказались доверять ему делегатский мандат.
Не прошла и попытка выдвинуть его от родного Свердловска, хотя кандидатуру бывшего вожака активно поддержали крупнейшие уральские предприятия – Уралмаш, Верх-Исетский и Электромеханический заводы.
«Систему придумали такую, – возмущенно пишет Ельцин, – партийные организации выдвигают множество кандидатур, затем этот список попадает в райком партии, там его просеивают; затем в горком партии – там просеивают еще раз, наконец, в обком или ЦК компартии республики. В узком кругу оставляли лишь тех, кто, в представлении аппарата, не подведет на конференции, будет выступать и голосовать так, как надо. Эта система действовала идеально, и фамилия Ельцин пропадала еще на подступах к главным верхам».
Возможно, так оно и было. Но тогда тем более не понятно, как ЦК пропустил его в делегаты от… Карелии, ведь даже чисто формально это было нарушением всех правил. К Карелии он имел отношение не больше, чем к островам Зеленого Мыса.
В изложении Льва Суханова, это якобы был такой дьявольский план, который придумали «манипуляторы от аппарата». Игнорировать Ельцина, как члена ЦК, они не могли, вот и включили его в карельскую делегацию, потому как ее «планировали “поднять” на балкон – своего рода Камчатку, прорваться с которой к трибуне, минуя многочисленные кордоны КГБ, было почти нереальным делом».
