А доверенные его лица – самая первая команда, работавшая на выборах и в союзный, и в российский парламент; по уши влюбленная в него; каждый готов – в огонь и в воду. Их всего-то было девять человек; казалось, чего проще, возьми с собой, они-то уж точно – заслужили. Куда там! Из девятерых
На самом деле с Ельциным все было ясно уже в тот момент, когда самым пошлым образом
Ума не приложу: как люди, окружавшие тогда Ельцина, не замечали очевидных, кажется, вещей; тешили себя наивными мыслями: с нами, мол, такого не будет.
Все, кто находился рядом с ним, обречены были просто по определению. Даже те, кто считал себя ближайшими его соратниками, кичился дружбой – в мгновение ока растворялись в небытие: Бурбулис, Полторанин, Скоков.
Равных себе Ельцин не терпел. Тех, кто слабее, – презирал.
Первыми из Кремля начали вылетать прекраснодушные демократы – вчерашние повелители уличных трибун, романтики и мечтатели.
(Из состава первого ельцинского правительства больше двух лет не проработало и половины министров.)
И проблема была вовсе не в профнепригодности этих чиновников: просто Ельцину неприятно было осознавать, что рядом с ним работают люди, помнящие его падения; видевшие его в опале и забвении; они были живым напоминаем его прошлого, о котором президент хотел позабыть, как можно скорее. Кроме того, среди них попадались и особо опасные
Демократы никак не могли уразуметь, что нет больше горлопана и бунтаря Ельцина, а есть президент, царь, самодержец.
«Если рассуждать, сколько на самом деле было Ельциных, то я знал троих, – делится наблюдениями его первый пресс-секретарь Павел Вощанов. – Ельцина, который не имел власти и понимал, что в одиночку этот путь не пройти и ему нужны были соратники. Ельцин, который получил власть, но еще не знал, как ею распорядиться. И Ельцин, который уже забронзовел… Знаешь, какие последние слова в своей жизни я услышал от Бориса Николаевича, лично обращенные ко мне? “Иди и делай, что тебе царь велел!”»
Вощанов – кстати, случай уникальный – отказался «делать, что велит царь» и покинул Кремль. Но таких, как он, были единицы. (Кроме Степашина и Ерина, подавших рапорты после буденновского позора, больше никого и не припомню.) Те, кто оказывались возле трона, по своей воли никогда не уходили.
Поначалу, правда, Ельцин расставался с наперсниками истинно по-царски, жалуя на прощание… Ну, не расшитый золотом кафтан, конечно, но тоже неплохо.
Виктора Ярошенко, одного из самых ранних своих соратников (он даже успел поработать полгода министром внешних связей), Ельцин отправил в почетную ссылку: торгпредом в Париж.
Пресс-секретаря Вячеслава Костикова – послом в Ватикан.
Под Юрия Петрова, первого главу кремлевской администрации и бывшего секретаря Свердловского обкома, была создана корпорация «Госинкор», с уставным капиталом в 1,25 миллиарда долларов: предполагалось, что корпорация займется привлечением в Россию иностранных инвестиций, но через 10 лет оказалось, что ни инвестиций, ни доброй половины государственных денег и драгметаллов давно уже нет и в помине. (Пол-миллиарда бюджетных долларов, точно корова языком слизала.)
Даже когда его любимец, столичный мэр Попов, задумал уйти в отставку, ему на прощание были отписаны бывшие брежневские угодья – многогектарный санаторий «Заречье»: точнее, не Попову, а некоему американскому университету, который радостно принялся торговать участками под коттеджи. Возглавлял же университет… ну, разумеется, бывший мэр-демократ.
Это потом уже, расставаясь с соратниками, Ельцин мгновенно будет забывать о них, немало не тревожась их будущим…
Власть при Ельцине была чертовым колесом. Ты можешь сколько угодно цепляться за стенки, но рано или поздно центробежная сила все равно выкинет тебя прочь: либо президент охладеет, либо противники интригу сплетут.
Вот еще образчик откровений опального пресс-секретаря:
«Был один эффектный способ, как избавиться от ненужного человека в Кремле. Надо было прийти к Ельцину и сказать: “Борис Николаевич, а все-таки вы не ошиблись с Ивановым! Такой человечище оказался! Тут и там ездит, выступает перед людьми, и все говорят: “Второй Ельцин!” Многие даже спрашивают: “Не он ли будет вашим преемником?” Две-три таких похвалы – и этого человека в Кремле не будет!»
Властолюбие было самым мощным движителем Ельцина…
Весной 1993 года у выступавшего на «Эхе Москвы» Шахрая – он был тогда вице-премьером – спросили: президентом хотите быть? – Очень хочу, – честно признался Шахрай, имея в виду 2000 год. Но Ельцину-то все преподнесли по-другому: глядите, подсиживает вас в открытую, всякий стыд потерял…
Через неделю, на встрече с главными редакторами, президент вдруг
Шахрай не медля написал заявление об уходе, пошел к Ельцину. Тот смутился. «Мне ж не сказали, что это через срок… Кругом одни сплетники, понимашь… Никому нельзя верить…»
Другой аналогичный пример. Осенью 1995 года министр иностранных дел Козырев прилетел в Мурманск. «Ты как отнесешься к моему выдвижению в президенты?» – интересуется он у мурманского губернатора Комарова, пока едут они в машине. Никого, кроме водителя, в салоне не было. Детектив! Потому что стоило Козыреву вернуться в Москву, как Ельцин мгновенно перестал его принимать и в упор – даже на официальных мероприятиях – не замечал. Две недели спустя Козырев был уволен.
