В 1998 году Ельцин, «здоровый как никогда», трижды – только по официальной версии – оказывался на больничной койке (ларинготрахеит, трахеобронхит, пневмония).

В октябре, приехав с визитом в Ташкент, он едва не рухнул прямо на летном поле, и буквально был подхвачен в воздухе президентом Узбекистана. Тем же вечером, на торжественном обеде, Ельцин долго запинался и, несмотря даже на подсказки Наины Иосифовны, так и не смог произнести до конца ответный тост. Свое выступление он закончил словами, что «остался доволен осмотром объектов и магазинов».

А утром, проснувшись в правительственной резиденции «Дурмень», приказал срочно вести его в Кремль; даже разнос устроил обслуге – почему 7 утра уже, а никто до сих пор не готов, он же на работу опаздывает… Вот уж точно – «Дурмень» …

Визит пришлось резко сворачивать – по причине «медицинской необходимости». Официально было объявлено, что Ельцина одолел… трахеобронхит.

В первые годы своего владычества Ельцину очень льстили сравнения его с царем: Царь Борис. Действительно, звучит!

Он и вправду демонстрировал поначалу черты, присущие государям-реформаторам, крутым норовом своим и самодержавными замашками стараясь походить то на Ивана Грозного, то на Петра Великого.

Но чем больше времени проходило, тем условнее делались эти аналогии. Если и смахивал он теперь на кого-то из исторических персоналий, так исключительно на беспомощных и слабых императоров, а особенно – императриц. Что-то было в нем от малолетнего царя Федора Алексеевича, 16 лет от роду вступившего на престол, держась за маменькину юбку; что-то – от Анны Иоанновны с ее дикими забавами и бироновщиной; что-то – от Екатерины Великой, распределявшей земли и казну посредством постели. И очень много – от Николая II.

У Николая был позорный Портсмутский мир, у Ельцина – не менее позорный Хасавюрт: когда победившая уже было русская армия, запершая боевиков в Грозном, неожиданно была уведена из Чечни. Через пару лет, окрепнув и вооружившись на деньги от выкупов заложников (тема этого чеченско- московского бизнеса ждет еще своего Нестора-летописца), бандиты объявят новую войну.

Всей кадровой политикой императора заведовала его жена, бывшая Гессен-Дармштадтская принцесса Алиса: отстраняла и назначала министров, царедворцев, даже премьер-министров. (Последним русским премьером стал при ней 70-летний князь Голицын, заведовавший прежде благотворительными учреждениями Ее Величества. На вопросы друзей, зачем согласился он на этот хлопотный пост, Голицын изрек: «Чтобы было одним приятственным воспоминанием больше!»)

У Ельцина была великовозрастная дочь Татьяна, без соизволения которой ни одно серьезное решение в Кремле не принималось.

(«Дело доходило до того, – вспоминал бывший глава президентской администрации Сергей Филатов, – что без “Татьяниной точки”, поставленной в условленном месте, не подписывались документы».)

И даже некое подобие Распутина у Бориса Николаевича тоже имелось: эти функции выполняли зараз несколько приближенных ко двору олигархов – Березовский, Абрамович и примкнувший к ним бывший журналист Юмашев.

«Он смотрел на своих министров как на обыкновенных приказчиков», – писал о Николае очевидец. (Назначая министром Коковцева, царь спросил его прямо: «Надеюсь, вы не будете заслонять меня так, как это делал Столыпин?»)

«Ничтожный, а потому бесчувственный император. Громкие фразы, честность и благородство существуют только напоказ, так сказать, для царских выходов, а внутри души мелкое коварство, ребяческая хитрость, пугливая лживость», – говорил о нем Витте. «Убожество мысли и болезненность души», – это уже Дурново.

Когда в 1905 году царь велел министру внутренних дел Святополк-Мирскому вступить в переговоры с лидерами земского движения, он одновременно приказал подготовить проект рескрипта о его отставке: за «уступчивость» в переговорах с оппозицией.

Похоже, правда?..

До тех пор, пока рядом с Ельциным находились яркие, неординарные личности – министры, советники, помощники – они хоть как-то могли еще на него влиять. Эти люди даже осмеливались иногда спорить с ним, чего Ельцин не терпел категорически.

Но с избранием его на второй срок любое свободомыслие, даже жалкие попытки оного – были вытравлены из Кремля дустом .

К концу 90-х годов возле Ельцина не осталось практически ни одного из тех людей, с кем начинал он когда-то. Ни столь нелюбимых демократами фаворитов: Коржакова, Барсукова, Сосковца, Грачева. Ни – самих же гордых и принципиальных демократов.

Внешне он походил на капризного ребенка, то и дело выбрасывающего еще любимые недавно, но опостылевшие в одночасье игрушки; причем игрушки новые ждала та же незавидная участь…

Честно говоря, метаморфоза эта долго не давала мне покоя. Я никак не мог уразуметь причин раздвоения ельцинской личности.

С одной стороны, как и все употребляющие люди, президент должен был по идее отличаться чувственностью и сентиментальностью. Но почему-то он без всякого сожаления расставался с соратниками, с которыми связывала его многолетняя близость.

Загадку эту мне помог уяснить бывший помощник президента по международным делам Дмитрий Рюриков, проработавший с Ельциным шесть лет – с 1991 по 1997 год – и узнавший о своем увольнении из выпуска теленовостей. (Президент даже не пригласил его на прощание и никакой работы взамен, естественно, тоже не предложил.)

«Да ничего странного, – усмехнулся в ответ на мои вопросы Рюриков. – Просто у Бориса Николаевича есть одно исключительное качество: он легко обо всем забывает. Негативные эмоции не откладывались в