– Не давала… позвонить, вызвать «Скорую»… доползла сюда.
Но Серый и сам видел. Оставалось только надеяться, что карандаш проник не слишком глубоко и не задел мозг.
Он вынес Аллу и осторожно положил ее на кровать. Затем разыскал телефонную трубку и набрал чей-то номер.
– Нужна помощь, срочно, – хрипло сказал он. – Нет, не мне, Алле. У нее кровь из уха. Что?! Конечно, серьезно! Я бы не стал из-за какой-нибудь херни звонить. Нет, не могу, приезжай сам. Сережа, ты должен помочь. Ты помнишь, что должен мне?
Минуту он неподвижно стоял, с каменным лицом слушая голос в трубке, затем черты его лица разгладились:
– Вот и отлично. Я жду тебя.
Затем зашел в комнату, где так же безмятежно смотрела телевизор Лида. В глазах девочки застыло какое-то отупение, нижняя губа отвисла. Все конфеты были съедены, и теперь она облизывала фольгу. Теперь уже не только пальцы, но и руки девочки по локоть были в шоколаде. Кукла сидела у нее между ног и плотоядно ухмылялась.
– Иди сюда, – процедил Серый.
Ноль реакции. С таким же успехом можно было обратиться к телевизору. Серый подошел к дочери.
– Встань! – крикнул он.
– Отсоси, – ровно сказала девочка, смяла из фольги шарик и швырнула его на пол.
– ЧТО?!! – задыхаясь от гнева, заревел Серый.
Он дал ей пощечину, и голова девочки мотнулась в сторону. Лида засмеялась, верхняя губа ее поползла вверх, обнажая десны и маленькие острые зубы, будто бы она готовилась укусить.
Крепко сжав запястье дочери, Серый потащил ее к спальне. Дверь закрывалась на замок, потому что там у него находился сейф. Девочка не сопротивлялась, хотя у Серого руки чесались избить ее до полусмерти. Неужели это она сделала?! Боже, что с ней происходит?
Он швырнул ее на пол и молча запер дверь.
– Жди меня. А потом мы поговорим.
Он вернулся в комнату, закрыл балконную дверь, по дороге дал хорошего пинка кукле, испытав странное злорадство, когда та, недовольно звякнув колокольчиком, отлетела в угол. От удара ее платьице задралось, обнажая пластмассовые ноги и трусики.
Он подошел к Алле. Она снова впала в забытье.
Через полчаса приехал Роман, и Серый к тому времени был готов убить его, таким долгим показалось ожидание. Сергей, ничего не спрашивая, внимательно осмотрел карандаш, потом надел очки, достал чемоданчик с инструментами. Закончив осмотр, он вколол женщине обезболивающее, после чего сказал, что Алле нужна срочная госпитализация.
– Ты сможешь договориться? – Серый стоял прямо перед ним и тяжело дышал, как побитая собака. – Заплачу сколько нужно.
– Не в деньгах дело, – пряча глаза, сказал Сергей. – Я не знаю, насколько глубокая рана, здесь нет подходящих условий. Как я понял, грифель все еще внутри. Возможно, потребуется операция, а для этого нужно соответствующее оборудование. Я договорюсь, но ты сам повезешь ее.
– О чем речь.
Никто привезли в отделение и сразу же обыскали. При себе у него были лишь словарь латыни и перочинный нож, которые незамедлительно изъяли, после чего его втолкнули в камеру.
Внутри стоял резкий запах немытых тел, мочи и дешевого табака, тусклая лампочка едва освещала середину душного помещения, оставляя углы в потемках. На липкой скамье в углу притулилась сгорбленная фигура. Завидев Никто, она приоткрыла глаза и закашлялась:
– Здорово, бродяга.
Никто молча кивнул и присел рядом. Он пребывал в олимпийском спокойствии и совершенно не волновался по поводу своего будущего. Одно он знал точно – обратно в дурку он не вернется.
Человек (хотя назвать человеком существо с землистым лицом и в загаженных лохмотьях можно было с большой натяжкой) снова зашелся в глубоком кашле и хрипло поинтересовался:
– Курить есть?
Никто помотал головой. Говорить не хотелось, а с этой человеческой пародией и подавно.
– А если я проверю? – настойчиво продолжало существо, приглаживая свои сальные вихры неопределенного цвета. – Покажь карманы, дед.
Никто смерил его оценивающим взглядом. Ему ничего не стоило свернуть шею этому смердящему козлу, но он понимал, что это будет лишнее в его ситуации. Достаточно того, что он здесь.
– Чего молчишь? – допытывалось существо. Оно пододвинулось ближе к Никто, и его окатило жуткой вонью.
– У меня ВИЧ, дед, – прошептало существо, дыша на Никто разлагающим мясом. – Я сейчас тебя укушу, и тебе п…ц. Ты слышишь меня, дед?
Никто протянул ему руку, закатав на ней рукав, и улыбнулся, показывая пальцем на вену. Глаза бродяги округлились:
– Ты что, того?
– Ага, – закивал Никто. – На всю башку, говнюк. Кусай давай.
Существо отшатнулось, изумленное от такой наглости:
– Ты… сраный дед! Я загрызу тебя!
– Грызи, – спокойно сказал Никто и сунул ему руку чуть ли не под нос. – Хоть всю отгрызи, говнюк.
– Псих, – сплюнул бродяга.
Минуту он молчал, мрачно поглядывая на Никто, затем спросил:
– Тебя за что сюда?
Никто повернул к нему лицо и сказал серьезно:
– Я убил мента. А после этого трахнул труп и съел.
Существо отодвинулось от Никто подальше, а Никто продолжал все тем же размеренным голосом:
– Знаешь что? У тебя есть семья?
Существо замотало головой.
– Родители, дети? Дом? Работа?
Снова мотание головой.
– Тогда зачем ты еще здесь? – удивился Никто. – В смысле, не здесь со мной, а на земле?
Существо молчало, озадаченное вопросом и напрягая все свои остатки умственных способностей, чтобы дать достойный ответ.
– Ты наверняка скоро выйдешь отсюда, – произнес Никто. – Менты не будут заниматься таким дерьмом. Найди веревку покрепче и повесься. Это самый лучший выход. Nec Deus intersit.[18] Я бы одолжил тебе ремень, но у меня его забрали.
Существо сползло с лавки и попятилось к двери. Его пугало выражение глаз этого странного старика – в них не было ничего человеческого.
Больше они не разговаривали, а через пятнадцать минут дверь камеры распахнулась и бомжа выволокли наружу.
Никто с наслаждением облокотился на стену, закрыв глаза. Вскоре он задремал, и ему снилось ласковое, теплое море, сверкающее в солнечных лучах.
Спустя полчаса прекрасный сон был нарушен лязгом ключей и ненормативной лексикой помощника дежурного, из речи которого Никто сделал вывод, что его ждут в каком-то кабинете.
Дмитрий Егорович Жданов пребывал в прекрасном расположении духа. Ну, во-первых, с понедельника он уходил в свой законный отпуск, в котором не был уже три года. Во-вторых, он спешил домой – Лена приготовила что-то особенное, что-что, а покушать он любил. И, в-третьих, за окном стояла прекрасная погода, а он только сейчас пропустил рюмку хорошего коньяка, и на душе у него все пело.
