Наивный технарь Тоот полагал, что в состоянии бросить вызов свихнувшимся божественным ублюдкам. Ему простительно, ведь он руководствовался верой в справедливость, его тешили призраки прогресса.

Интересно, как батяне-комбату пришло в его змеиную башку, что мне, невинному добродушному волку, болтуну-проповеднику, слабому человечишке, перенасыщенному памятью о делах давно минувших дней, о преданьях старины далекой, удастся справиться с злотворящим наследием архонтов? С верхушкой поселян, использующих метду, в основе своей повторяющей путь повелителей? Чем же я сокрушу эту цитадель терроризма? Сказками? Проповедями о непротивлении злу насилием? Изображением космического трехголового Змея Горыныча или звездолета-привидения, встреча с которым обещает смерть? А может, бластером, встроенном в мою левую ногу? Наведу пятку на жизненно важный узел приводной станции и крикну: «Сдавайтесь, мать вашу!..»

Или, может, у попечителя просто не было выбора? Недаром Неемо как-то упомянул о десятке моих предшественников, которые, как теперь стало ясно, в конце концов тоже оказывались на приводной станции, однако толку от предыдущих подобных путешествий не было. Все они исчезали в пасти Черного гарцука, а код или какая-нибудь иная технологическая закорючка, с помощью которой можно было проникнуть на станцию либо заблокировать ее цепи безопасности, так и не был раскрыт. Но какое мне дело до каких-то таинственных технических решений, когда я неумолимо падал в пасть безжалостного, злобного чудовища, как его не назови. Причем падал в обнимку с самыми дорогими мне людьми, соратниками, солью хордянской земли, которая наконец-то обрела соленость. Этот птичник, выводок людей, поверивших в меня, достойных, смелых, готовых к лучшей — самостоятельной! — жизни, познавших благотворную силу сновидений, был до боли дорог мне. Каждый умирает в одиночку — это так, и все равно гибель даже одного-единственного любимого существа неподъемным камнем легла бы мне на душу. Хорош хранитель, который сам заводит подопечных ему существ в пекло!

Я никак не мог докричаться до Быстролетного — стены спускаемого в точку Лагранжа транспортного челнока, груженного живым товаром, были прочны. До них уже дотронуться было нельзя. Губошлепы лежали вповалку, они с трудом переносили жар такой силы. Я занимался каждым в отдельности, призывал к стойкости, навевал самые роскошные, самые увлекательные сны, но что я мог поделать в одиночку?

Занятную шутку сыграл со мной его величество попечитель, наследник светлых ди, чтящий Творцов, красиво разглагольствующий о вечных ценностях, генеральном векторе развития жизни, о разуме, постепенно овладевающем просторами вселенной. О машинах времени и вечных двигателях, а шапке- невидимке. О вере и согласии, наконец, без которых человек не человек, а так, примитивный биороб. Для начала он, по-видимому, решил развеять наши сознания по огненным просторам взбесившегося Тавриса и сытно посвечивающего Дауриса.

Кем он был, этот Черный гарцук, нашедший убежище на приводной станции архонтов.

Что это за чудо-юдо?

Судя по разрозненным высказываниям свихнувшихся старцев Ин мне предстояло иметь дело с заплутавшим или спасшимся от разгрома звездолетом, то есть законным представителем секты архонтов, искусственным разумным существом, сумевшим добраться до тайного убежища и залечь там до лучших времен. От него нечего ждать пощады. С ним, межзвездным убийцей, запрограммированным на результат, невозможно найти согласие. Сохранился ли на его борту синклит архонтов? Чем они занимались все эти долгие столетия? Требовали покорности от взращенной ими расы? Теперь понятным становился подвиг так называемых Героев, обложивших врага в его собственном логове и сумевших не выпустить его в свободное пространство.

Но что давало мне понимание исторической перспективы? Ничего, кроме осознания безнадежности попыток противостоять зверю в открытом бою. При таком соотношении сил надежда была зыбка, беспредметна.

Я невольно просунул руку под хламиду и робко погладил волшебный пояс.

Двое суток, пока мы добирались до расположенной в точке неустойчивого равновесия приводной станции, я рассказывал губошлепам сказки, настраивал на борьбу. Вместе мы искали выход из создавшегося положения, прикидывали и так, и этак.

Сначала древний централ — конечный пункт нашей ссылки или, может, приглашающий на казнь эшафот — открылся нам как яркая немигающая звездочка, заметная даже на фоне истекающих с поверхности Дауриса светящихся газовых струй. С каждым часом сверкающий объект набирал объем и блеск, пока наконец не оформился в некое небесное тело, напоминающее исполинский, напоминающий мяч для игры в регби, планетоид. Скоро он занял всю площадь прозрачной стены. Спустя несколько часов на каменной, неровно оплавленной, блистающей поверхности обозначился входной шлюз, и какая-то незримая могучая сила втянула нас в причальную камеру. В тот момент я и обмолвился — выбора у нас нет, если погибать, так с музыкой. Что такое музыка, спросил меня Левий Матвей и приготовился записывать очередное откровение.

— Музыка? — задумался я. — Это — пение. «Марсельеза», например. «Интернационал» тоже подойдет, но я не знаю слов. Об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз, а пока давайте посмотрим, что у нас есть, — и я, вытянув вперед левую ногу, закатал рваную штанину.

Все удивленно уставились на конечность, кто-то, кажется, Иуда — что возьмешь с дурачка! — осмелился любовно почесать ее, потом, гордо поглядывая на окружающих, громко объявил: «Хочу какать!». Мамки тут же отвели его в сторонку, сняли лямки комбинезона. Между тем подошедший к нам Огуст странно повел себя. Кивком, а потом открыто, пальцем, указал мне, Этте, Неемо, Хвату, Тооту, а также кое-кому из апостолов пройти в забранный решеткой отсек. Делать было нечего, я спустил штанину и двинулся за чиновником. Следом в ту же сторону направились Иеремия и Якуб, а также Туути.

— Назад! — приказал чиновник. — Вас позовут.

Те беспрекословно повиновались.

Мы подошли к решетке. Неемо тронул замок, тот оказался отомкнут.

— Видно, штурман постарался, — предположил капитан. — Выходит, не всю память ему на интеллекторе вышибли.

Огуст промолчал. С тем же непроницаемым видом он кивком указал на следующую дверь. Капитан так же легко справился с нею. Она вела в соседнее с отсеком для заключенных помещение. Этот отсек полностью повторял нашу темницу — те же две плоскости и соединяющая их искривленная поверхность. Две четвертинки цилиндра сомкнулись. За стеной оказался склад продовольствия, а в самом дальнем углу стояли ящики с оружием. Были здесь и боевые оболочки-скафандры, выдаваемые славным.

Этта заявил.

— В такой одежке наши Герои заткнули пасть Черному гарцуку.

— Каким же это образом? — удивился я.

Никто не ответил. Все повернулись к Огусту.

Тот выждал и заговорил.

— Наши предки долго ждали возвращения правителей, готовились к нему. Ценой собственных жизней они решили уничтожить это осиное гнездо. В тот день, когда Черный гарцук объявил о своем прибытии, на приводном централе, как и много сезонов подряд, дежурила обслуживающая смена. Кроме того, во всех узловых точках станции были устроены засады. Необходимо было разом покончить со зверем, чтобы любые другие твари напрочь забыли дорогу в сторону Дауриса-Тавриса. Это наша земля.

Огуст помолчал, затем продолжил.

— К удивлению Героев, из всего космофлота, базировавшегося в системе Дауриса-Тавриса, вернулся только один фламатер. Предкам удалось заманить его на главную палубу, где они попытались уничтожить его. К сожалению, атака не удалась, однако теперь свернуться в исходную оболочку звездолет не в состоянии, и это радует. Это, правда, давно было…

— Как давно? — поинтересовался я.

Огуст задумался, вместо него ответил Хваат.