раскачивало все сильнее и сильнее.
— Ну? — выкрикнул я. — Назови желание! Действуй разумно!.. Тойоти не вернуть, до «Тоопинайки» не добраться! Решай скорей, возопи сердцем, иначе чудо минует нас. Вспомни о людях, они рядом, зачем им гибнуть. Ну, капитан? Пожелай спасения!..
Он с ужасом и ненавистью глянул на меня, на присевших рядом матросов. Те совсем скрючились и с надеждой, безраздельной собачьей преданностью смотрели на Неемо. Капитан бросил взгляд на небо, хмурыми низкими тучами облокотившееся на взбесившееся море… На тонкую полоску зарева. Предвестник рассвета? Но день на Хорде всегда начинался с яркой вспышки, утренние и вечерние зори коротки, моментальны — сначала чуть посвечивающий разнообразными цветами полусумрак, затем сразу многоцветное полыхание света.
Полоска медленно гасла, тьма уже совсем было придавила ее.
— Ну же, капитан!!
— Да, знахарь, прозрачный тебя забери, я хочу жить! — голос его прозвучал глухо. Он как-то странно поперхнулся. — Но если жить нельзя? Если ни к чему это, тогда как?
— Не спеши, Неемо, поверь в спасение. В пучину всегда успеешь. Отдайся чуду, они, чудеса, говорят, косяком ходят. Чего на свете не бывает. Смотри, зарево гаснет…
— Прозрачный с тобой! — выругался капитан. — Будь что будет. Что теперь следует говорить? — спросил он. — Какую клятву давать? На чем?.. Кровь пить будешь?
— Побойся ковчега! — испугался я. — Какая кровь, что за клятвы! Пожелай спасения… Повторяй за мной. И вы, ребята, повторяйте, — обратился я к морякам, собравшимся в рубке.
«Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!
Хвала Аллаху, Господину миров, милостивому, милосердному,
Царю в день суда!
Тебе мы поклоняемся и просим помочь!»
— А теперь добавьте: «Отче наш, да святится имя твое, да приидет царствие твое…»
В этот момент раздался тот самый хруст, которого я с таким страхом и так долго ждал. Треснуло где- то в середине корпуса. Все оцепенели. Прошла минута, другая, металл жалобно застонал, однако лодка продолжала двигаться. В момент следующего падения в бездну они вдруг все разом — кто громко выкликая священное имя рукотворного ковчега, кто с трудом выговаривая непривычные слова, кто сквозь слезы, — возопили: «Аллах акбар!»
Их вопль был услышан.
Зарево заметно усилилось, начало шире и выше всплывать над бушующим морем. То ли мы двигались с необъяснимой скоростью, то ли светоносный мираж не знал пределов распространения, однако уже через несколько нырков и качков на горизонте явственно очертилась область света, а в ней высокая, причудливо-горбатая гора, понизу шерстка соснового бора, густо покрывшая прибрежные холмы. Там царил день, светило солнце, прибой был нетороплив и ласков — волны с ленцой накатывались на узкую полоску песчаного пляжа. Ветерок шевелил хвою и листву подлеска. С той стороны отчетливо доносилось подзабытое пение земных птиц.
— Правь туда! — закричал я и принялся отчаянно тормошить впавшего в оцепенение Неемо. — Там переждем шторм, подлатаем корпус.
Он, словно просыпаясь, глянул на меня, что-то бестолково забормотал и, неожиданно наклонившись, резко и пронзительно закричал в люк.
— Вправо два. Выжмите все, что можно!
Потом повернул голову правым ухом книзу, прислушался — ответа не было. Тогда он сорвался с места и ловко провалился в открытое отверстие.
Глава 9
Зыбь улеглась сразу, как только подлодка вплыла в пределы равномерно пульсирующего разноцветными оттенками свечения. Оно тут же затмило штормовую ночь, погасило вой ветра, принизило волны. Лицо у Неемо потемнело до неузнаваемости — оно приобрело какой-то мертвенный, лиловато- синюшный оттенок. Руки подрагивали, однако у него хватило выдержки прежним командным голосом приказать сбавить ход. Скоро мы вползли в скрытую за выступом скалы, маленькую бухту. Лодка набрала столько воды, что над поверхностью возвышалась только горбатая рубка, да и в ней под ногами уже хлюпало.
Это был земной, без подмеса, сказочный остров. Подлинный mon plaisir. Райское место, где росли пальмы, сосны, одноцветно-зеленая, густая трава. По небу, пронзительно-голубому, увлекающему, стайками плыли кучевые облака. Песок на берегу был мелок, золотист и горяч, цвет воды до слез бирюзовый. Повыше, по кромке обрыва, густо рос боярышник, крупные густо-багряные ягоды обильно усыпали ветки. В подлеске просматривались рябиновые гроздья. Далее, до самого склона горы, где стояли вековые сосны, тянулся удивительный сад. Сама гора после высадки на сушу заметно понизилась и теперь вблизи казалась всего лишь причудливым холмом, западный склон которого обрывисто опускался к урезу воды. Пусть это все было откровенной голографией, но я, первым прошедший по корпусу уткнувшей носом в песок подлодки и первым спрыгнувший на эту обетованную землю, сел прямо на пляже — ноги подкосились! — зарыдал навзрыд и принялся посыпать свою лысоватую, чуть оперенную голову песком. Быстролетный превзошел самого себя — старался для хордов, а угодил в меня. Недолго жить этому волшебству на просторах дикого, взбесившегося океана, при свете трех лун и двух солнц — может, полчаса, от силы час, — но это был мой час. Никто не мог отнять его у меня.
Рядом собрались члены экипажа. Их было всего-то семь губошлепов — видно, совсем у старцев Ин напряженка с кадрами. Следом в сознании прозвучал знакомый с гнусавинкой голос.
«Уведи их в лес, погуляй по саду. Там каждая ягодка, вишенка, яблочко навевают покой. Используй… Я пока займусь этой старой галошей, а тебя ждут на противоположном склоне горы».
«Каналья ты, вернослужащий. Мошенник и палач! Зачем эти подробности?»
«Вспомнил во сне Гаваики. Соскучился…»
«Ладно, Бог с тобой. Неемо сообщил, что решение принято. Надо узнать, какое».
«Трудно. Они все попрятались. Старики перебрались в горы. Диктаторы материков укрылись в подземельях. Помнишь то, на которое ты набрел на Дирахе. Буду стараться, а вы пока скройтесь с берега».
Я махнул рукой губошлепам, которые откровенно жалко смотрелись на фоне всего этого изобильного великолепия. Из леса на опушку вышел громадный — голова на уровне пояса — белый пушистый кот с голубыми глазами. Не обращая внимания на чужеземцев, улегся на траву, принялся вдохновенно, как только умеют наши пушистые любимцы, вылизывать лапу. Губошлепы отпрянули, присели на песок, прикрыли головы руками. Только Неемо остался на ногах. Сзади латы у славных крепились тонкими, истертыми, кое- где зашитыми на скорую руку, кожаными ремешками.
Я подошел к коту, погладил его по голове, почесал за ушами — тот громко и внушительно замурлыкал и скрылся в зарослях шиповника. Мы всей толпой двинулись вслед за котом. Вокруг оглушительно звонко пели птицы, пощелкивали, перебрасывались трелями, выводили тончайшие рулады. Хорды, сгрудившиеся у меня за спиной, отчаянно крутили головами.
Наконец добрались до сада. Все здесь было вперемежку, все плодоносило. Румянились крупные яблоки, вишни и сливы обливные, ветви, полные грушевых плодов, до земли клонились вниз. Перестарался Быстролетный с апельсинами — они были размером с футбольные мячи. А может, это такой сорт? Мало ли, каких успехов добились отечественные селекционеры. Хороши были арбузы и дыни, развалившиеся на грядках. Крупной уродилась малина. Я дрожащей рукой сорвал ягоду, отправил в рот — губошлепы с ужасом наблюдали за мной. Ощущение прежней, удивительно вкусной сладости разлилось во рту. Потом повернулся
