а непоседливая обезьяна, забравшись на бревно, попыталась вытащить клин, который торчал в комле. Раскачивала она его раскачивала, пока ее яйца на провалились в щель. Что с ней случилось далее, когда она вытащила клин, рассказывать не буду.

— Любопытно, — после некоторого раздумья заявил капитан, потом философски заметил. — Все врут. Каждый норовит солгать. Ты, знахарь, тоже врешь. Нагло, беспардонно… Придурка из себя изображаешь. Говорят, у тебя в горах мамка есть?

— Ну… — я неопределенно почесался.

— Цыплят завел?

— Двоих. Там, в горах…

— Что так мало?

— Двоих попробуй выкорми.

— Что с ними теперь?

— Выросли… У старшего уже своя мамка есть. Цыпленка завели.

— Любишь цыплят?

Я принялся отчаянно чесаться. Потом наконец сформулировал.

— Даже не знаю. Привязан…

— М-да… — заключил Неемо и вновь впал в раздумье. Через некоторое время он продолжил.

— Про тебя рассказывают много странного. Говорят, кто-то из поселян считает тебя учителем, что вас двое, что ты умеешь рассказывать сказки, награждать снами. Зачем все это, знахарь, если огонь небесный вот-вот обрушится на Хорд?

— А если не обрушится?

— Как же не обрушится! Эти напыщенные петухи ни за что не упустят возможности красиво погибнуть. У них только и разговоров о том, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях.

Я ничего не ответил на это неожиданное заявление.

— Изобразили какие-то дурацкие треугольники, а на самом деле с тупостью и упрямством, достойными лучшего применения, возводят бастион в безатмосферном пространстве. Надеются этой пукалкой остановить тех, кто идет на смену архонтам. Глупо…

После этих слов мне следовало сломя голову мчаться в ближайшую тюрьму и требовать, чтобы меня законопатили там до конца моих дней. Но как отсюда сбежишь? На провокатора Неемо был непохож — не чувствовалось в нем этой подловатой страстишки, а без вдохновения, без игры воображения, без умения добиться сочувствия, вызвать на откровенность, что за провокатор!

Я почесался.

— Ты что, не веруешь в ковчег?

— Почему же не верую, — Неемо сделал паузу, потом добавил. — Верую, конечно. Как тебе понравился наш завтрак?

Я не смог скрыть отвращения.

— Так питается большинство поселян, особенно те, кто трудится на заводах, обслуживает подводные грузовые корабли, транспортную сеть. Тем, кто несет службу в безатмосферной дали тоже приходится несладко — питаются два раза, а то и раз в день.

— У нас в горах таким пойлом даже домашняя птица бы побрезговала, — ответил я.

— Вот именно, — изящно, коготочком указательного пальчика почесал лоб Неемо. — Потому что вы, беглые, сеете, что пожелаете, там, где пожелаете, скот пасете на тучных пастбищах, а повсюду, где царит порядок, сплошь нищета и мор. Все соки из поселян высосали. Каждое зернышко на учете! Каждая капля ртути — на оборону!

Он помолчал, потом продолжил.

— Знахарь, я своими ушами слышал, как ты утверждал, что рукотворный сосуд — это великий обман. Нам запись прокручивали. Что строить его — понапрасну тратить силы и время. Что существует другой ковчег, существующий предвечно, который с полным основанием можно назвать сосудом святости, силы и безмерной любви к созданным им тварям. Разве не так, знахарь?

Я торопливо почесался.

— Я никогда не утверждал, что не следует строить ковчег. Я только спрашивал — тот ли священный сосуд мы наполняем, о нужном ли печемся? Ощерившаяся пушками гора в безатмосферном пространстве является только горой, и ничем иным. Нельзя взойти на нее и спастись. Нужно искать другую гору…

— Но если в самом деле нагрянут архонты или их потомки?

— Их нет, они сгинули!

— Эти сгинули, другие придут, — Неемо уныло глянул в мою сторону. — Как ты можешь знать?

— Видел во сне.

— А-а, во сне… Во сне ты, говорят, видал какой-то необыкновенный остров, расположенный неизвестно в какой стороне. Там, говорят, сбываются желания. Не много ли на себя берешь, знахарь?

— Я что, я поселянин махонький. Вот такой, — я показал ему коготок мизинца.

В этот момент над головой жутко завыла сирена. Неемо бросился к выходу. У порога обернулся, грозно крикнул: «Сидеть!» — и выскочил в коридор. Некоторое время я с тревогой прислушивался к надрывному вою, потом осторожно притянул к себе металлическую плиту, выглянул в коридор. На полу, повыше металлической решетки струилась вода. Где-то совсем близко в аварийном режиме захлебывалась помпа. Услышав прерывистые, чавкающие звуки, я моментально проследил путь воды до сборного трубопровода, затем через рабочую полость насоса наружу, в море. На свободу…

Наклонившись, зачерпнул горсть воды, быстро вернулся в камеру, вылил ее на столешницу — небольшое выпуклое пятнышко разлилось по щербатой, плохо закрашенной, металлической поверхности, — затем прошел к входному люку, прикрыл овальную плиту и для верности наглухо довернул маховик замка. Теперь в каюту не попасть. Достал из левой ноги сосуд с особого сорта водой, зарядил ее — то есть, ментальным образом закрепил в молекулах волшебной жидкости сообщение Быстролетному о переводе на подводную лодку, об аварии, о том, где искать меня, о чудесном острове на котором исполняются желания. Наконец вновь, отвернув колесо маховика, отворил дверь и стряхнул драгоценные капли в скапливающуюся в проходе воду. Не удержался, проследил, как струйка с моим сообщением, миновав жерло насоса, оказалась в море, как ушел в пространство сверхчувственный сигнал.

Теперь на помощь капитану! Я бросился по коридору, стены которого представляли из себя сплошь бегущие из отсека в отсек трубы и кабельросты, в приямках которых были уложены толстые жгуты, свитые из проводов. Все оборудование обветшало, краска местами облупилась, на металлических частях кое-где проступила ржавчина. В это мгновение начал гаснуть свет. В полутьме я добрался до отсека, расположенном перед самым центральным постом. Уровень воды здесь уже был повыше когтей на пальцах ног. Капитан с тремя худыми, с изможденными матросами толпились у люка в боковое помещение — по-видимому, кубрик, — из которого достаточно обильно поступала вода. Из проема, ведущего в центральный пост, выглядывали два губошлепа в латах, в глазах у них стыл откровенный ужас. Они, видимо, ждали команду капитана задраить люк.

— Что случилось? — крикнул я.

Неемо неожиданно страстно почесался и вполне спокойным голосом объяснил.

— Течь. Швы на этой старой лоханке прозрачным под стать. В каждом плавании что-нибудь да случается.

— Надо всплывать! — заявил я.

— А мы что сделали! Сейчас ребята пытаются завести снаружи пластырь, а мы здесь, со своей стороны должны закрепить накладку. Сил у матросов не хватает, питание скверное.

— Дайте я попробую, — заявил я и, не слушая возражений, пролез в люк.

Повреждение оказалось не таким серьезным, как могло показаться. Правда, у матросов и в самом деле не хватало силенок довернуть винты упора, прижимающего накладку, а с рычагом в тесноте было не подступиться. Пришлось мне взяться за дело. Вчетвером нам удалось стянуть винты, щель запечатали прочно. Течь прекратилась. Видно, и с наружной стороны матросам удалось наложить пластырь. Как только работа была закончена, иссяк сочащийся по стенке ручеек, вновь стали слышны трагические всхлипы работающей помпы. Эти звуки напомнили мне о первых минутах пребывания на мостике — выходит, они здесь только тем и занимаются, что откачивают воду?