друга, прижались щеками.

— Священный облик следует приветствовать, стоя на коленях, — объяснил я, потом добавил. — Развязные позы при лицезрении священного сосуда недопустимы.

Ин-се и Ин-ту тут же разомкнули объятья, глянули друг на друга, потом одновременно на меня и, поджав губы, задами нащупали кресла и устроились в них. Сели строго, выпрямив спины.

Наступила тишина. Я понял, что моя судьба решена.

Наконец Ин-ту спросил.

— Что скажешь на этот раз, обормот? Впечатляет?

В ответ я отчаянно почесался.

— Ишь ты, — прокомментировал тот же Ин-ту, — как ловко чешется. Совсем как подлинный хорд.

— Я и есть подлинный хорд. Моя ли вина, что мне во время отдыха что-то мерещится.

— Что же тебе померещилось на этот раз?

— Белая бесцветная бездна. Заглянул и едва не помер от страха.

— Что же ты там увидал?

— Какие-то машины, вернее обломки машин… Хвостатые тела, много тел… Потом узрел, как в звездном огне погибают боги. Они лишились дара вечной молодости. Повелителей больше не существует — вот что открылось мне во сне. Учтите, величества, — то, что привиделось, то сбывается. Вспомните молодую хозяйку.

— Так мы тебе, проходимцу, и поверили, — ехидно почесался Ин-ту. — Дуэрни будет строго наказана за свое легковерие.

— Что, и ее тоже в интеллектор засунете.

— Да, — в один голос ответили старцы. — Чтобы впредь никаких снов, бредовых видений. Ее ждет славное будущее, ей не пристало рассуждать, тем более что-то видеть во время ночного отдыха.

Я замер.

— Вы не посмеете…

— Это нам решать.

— Тогда вы закроете себе путь в будущее. Я буду свидетельствовать против вас.

— Перед кем?

— Перед ковчегом.

Ин-ту заерзал в кресле.

— Да будет вам, — примиряюще заявил Ин-се. — Послушай, знахарь, учитель, лазутчик — кто ты там еще? Как у тебя хватило наглости угрожать нам именем ковчега? Как ты смеешь утверждать, что являешься его посланцем и провозглашаемые тобой истины внушены священным сосудом? Этого не может быть, потому что я лично облазил весь ковчег, и нигде — представляешь, нигде! — не обнаружил и следа чего-то такого, чтобы могло породить всю эту отсебятину.

— Вы не тот ковчег обследовали.

— А какой надо было?

— Нерукотворный. Тогда и рукотворный явился бы воплощеньем добра, а не орудием мести.

— Защиты, — уточнил Ин-се.

— Они сгинули.

— Эти сгинули, другие появятся.

— И так без конца?

— А ты что предлагаешь? Сказочки рассказывать? — с нескрываемой ехидцей почесался Ин-ту.

— Почему бы и нет, если сказка к месту, если ей внимают миллионы добрых поселян. Если послушав очередную байку, они ясными очами начинают вглядываться в окружающий мир. Перестают пугаться звезд, называть других ублюдками, снимают ошейники с мамок.

— О-о, у тебя целая программа, — с той же ехидцей, что и его собрат, почесался Ин-се. — И все- таки, когда назначено вторжение?

— Не знаю.

— Иди и подумай. И не лукавь. Даем тебе срок до праздника наших Героев.

В ту же ночь, когда камера угомонилась, я связался с Быстролетным, овладевшим снами и чье имя теперь следовало употреблять без кавычек, — и сообщил, чтобы тот держался поблизости и был готов в любую минуту взять меня на борт и умчаться в безатмосферную даль. Там попытаемся отыскать приводную станцию. Затем, после ее уничтожения отправимся на боевой планетоид. Если повезет, проникнем во внутренние помещения…

«Забудь и не вспоминай! — перебил меня койс и начал выговаривать. Его голос с трудом долетал до меня сквозь толщу стен. — Американских фильмов насмотрелся? Суперменом себя почувствовал? Стрельба направо и налево? Сокрушаешь любую защиту, врываешься на вражеский объект и выполняешь задание? Попечитель запретил. Никаких попыток прорыва ни на приводную станцию, ни на ковчег. Стоит только обнажить свое нутро, как хорды получат веское доказательство присутствия чужих и ощетинятся так, что с ними нельзя будет договориться. Ни о каком военном решении и речи быть не может! Лучше отказаться от выполнения задания. Только путем переговоров и убеждений. Только путем согласия. Победа должна быть обоюдной. Только так можно исключить надежду на реванш, на возврат к прежней идеологии… — он сделал паузу, потом уже более мягко спросил. — Что, жареным запахло?»

«Вроде того, — ответил я. — Думаю, скоро наступит момент, когда придется уносить ноги. Так что будь готов!»

«Всегда готов!»

Праздник Героев, справляемый всеми жителями Хорда, в этом году пришелся на середину осени. Это была самая прекрасная пора на Хорде: ночи удлинились, стали равными дням, небо обесцветилось и приобрело бирюзовый оттенок. Кончились дожди, начиналась крестьянская страда. В полях сеяли, собирали плоды пальм, доили домашних птиц, варили сыры. Вкус у них незабываемый.

В преддверии праздника в камере только и разговоров было о «наших предках», встретивших Черного гарцука, верховного повелителя прозрачных, и загнавших его в преисподнюю. Когорта славных Героев не иссякает, они и сейчас на посту, охраняют выходы из огненной бездны. Добровольно прибывавшие в тюрьму с восторгом рассказывали, что на этот раз следует готовиться к чему-то небывалому. Все ожидали широкой амнистии. Было объявлено, что любой поселянин, даже беглые из диких поселений, может безбоязненно явиться в город и стать свидетелями великого чуда. Какого, никто толком не знал, но все надеялись увидеть наконец образ непобедимого ковчега. Поговаривали, что народ вымолил у посвященных право на лицезрение хранителя и оберегателя. К тому же в дар упорно работающим, не жалеющим сил, славные повелели заложить здания, в которых будут храниться его священные образa.

Когда приказ о временном освобождении был зачитан в камере, заключенные возликовали. Особенно возбудился Тоот, которому не давал покоя вопрос о принципиальной возможности создания цельной внутри и разделенной снаружи конструкции, увиденной им во сне. Он без конца обсуждал этот вопрос с Эттой. Я попросил не приставать ко мне с этим бредом. Тоот сначала даже обиделся, заявил, что раз он сам видал во сне подобное сооружение, значит, оно существует.

Мне стало грустно — прогресс воочию являл свой оскал. Я недоумевал — кем и когда был рожден миф, что все, что добрый поселянин увидит во сне, непременно должно сбыться наяву? Это же глупейшее суеверие, однако сколько я не пытался сбить губошлепов с этой абсурдной мысли, все было напрасно.

В назначенный день все заключенные с утра повалили на пристань, чтобы поскорее добраться до столичного поселения. Уже издали, когда мы толпой поднялись на галерею, было видно, как в городе, над двух- и трехэтажными домами, подняли флаги. День выдался ветреный, ясный. Фрекки и Лераад — хранители Дьори — сияли в бирюзовом, исчерченным едва заметными цветовыми полосами, осеннем