штука. Послушай, если приснится, что ходишь по воде, аки по суху, то и в самом деле обретешь способность бегать по глади морской? Правильно, товарищ, я мыслю?

Он с надеждой посмотрел на меня.

— Ну-у, не совсем так.

— Но в целом излагаю верно?

Я кивнул. Что мне оставалось делать. Он был неистребимый фантазер, оптимист и естествоиспытатель.

— Тебе цены, нет, товарищ, — обрадовался Тоот. — Мы тут таких дел понаворочаем!

— Если на волю выпустят, — уныло отозвался я.

— Ковчегу нужно время, чтобы обмыслить сказанное. Посидим, помучаемся, пока там будут решать. Справедливость все равно восторжествует. Правильно я говорю?

Я пожал плечами.

Как только «Калликус» причалил к каменному пирсу, устроенному в восточной части острова, всю команду, за исключением Дуэрни, старцев и Огуста, повели к западному бастиону. Туути, нервно почесываясь и тревожно озираясь, по секрету сообщил мне, что там расположена темница для простолюдья.

— Если все вместе, куда ни шло, — поделился он со мной.

Голос Туути звучал так, словно страж дудел в трубу — этакий густой, приятный басок под сурдинку.

— Посидим, покукуем, глядишь, дурь и выветрится. Ты, знахарь, вот что, держись ко мне поближе. И вы, ребята, тоже, — обратился он к матросам с «Калликуса», которым тоже было приказано собрать пожитки и следовать в подземелье.

Они тут же сгрудились, притиснулись к нам.

— Что носы повесили? В первый раз, что ли, в темницу отправили? — рявкнул на них Туути.

Старший из моряков кивнул.

— Велика беда! — подбодрил их страж. — Отдохнете на суше, а то небось все по морям, по окиянам? Нынче здесь, завтра там? Смыкайте с нами ряды и примите осанку. Держитесь поближе, мы вас сказочками побалуем. И ты, капитан, хоть ты и сволочь порядочная, держись поближе…

Так, гурьбой мы ввалились в темницу.

Это было просторное помещение с высоким, нарезанным сводами потолком, разделенное мощными вырубленными — или выплавленными? — из цельной скалы пилонами, каждый из которых поддерживал свой угол потолочных парусов. Сооружение несомненно относилось к культуре Ди. Высоко — снизу не добраться — зарешеченные окна имели двойное циркульное завершение, причем обе полуокружности имели продолжение в форме резного ласточкиного хвоста. Что мог бы означать подобный мотив, не знаю, однако на Хорде мне часто встречались подобные завершения вертикальных линий и плоскостей — от разделенных надвое спинок кресел до орнаментов на карнизах.

Страж, сопровождавший нашу группу — молодой, худой донельзя губошлеп в доспехах и каске (вместо копья он был вооружен небольшим дротиком) провел нас в дальний отсек, к самым «отвратительным», по его словам, преступникам, которые без конца чешутся и обращаются к какому-то учителю, который, мол, знает, когда покажут ковчег. По пути солдат спросил у капитана Хваата.

— Скажи, ублюдок, каким образом какой-то дикий горец мог пронюхать о замыслах славных? Мы, дьори, о том не ведаем, что уж говорить о беглеце с ртутных шахт.

Хваат промолчал, тогда охранник-дьори обратился к Туути. Вроде бы коллега.

— А что, дирахи, мать вашу так-разэтак, несладко в поселениях живется?

— Жрать нечего, — отозвался Туути, — мать вашу так-разэтак…

Охранник погрустнел.

— Ну, ничего, здесь сносно кормят. Посидите, баланды похлебаете, а там, глядишь, всех на ковчег смотреть позовут.

— Надеешься, товарищ? — спросил Тоот.

— Прозрачный тебе товарищ! — грубо оборвал его дьори, потом уже более дружелюбно ответил. — Почему не полюбоваться. Глядишь, сердце вспыхнет, станет веселее. Не-е, я за то, чтобы показали ковчег. А вон и отвратительные, опять молятся.

Он кивнул в сторону сидевших тесной группой на нарах, одетых в неописуемое рванье, бродяг. Все они сгрудились вокруг какого-то лежавшего на спине поселянина — пятки у него были вместе, носки врозь.

— Ты вот что, — обратился к нему Туути. — Как дежурство кончится, приходи к нам. Сказки послушаешь, расскажешь, что у вас здесь творится.

— Что творится? — недовольно переспросил охранник. — Праздник героев скоро, всем амнистию на день-другой объявят. А что это за сказки?

— Сам узнаешь, — Туути хлопнул меня по плечу. — Вот этот рассказывает. Складно врет, заслушаешься. Про каких-то чудиков, которые по воздуху летают, есть и такие, что ростом с пальму, а уж если кто маленьким уродился, то не больше мизинца будет.

Охранник даже споткнулся.

— Как это?

— Придешь — узнаешь, — пообещал я.

— Ну, если разрешат… — почесался под мышкой дьори, потом грубо ткнул ближайшего к нему поселянина.

— Эй, мошенники, хватит молиться-чесаться. Лбы поотшибаете. Принимайте гостей.

Те послушно раздвинулись. Я приблизился, глянул на лежащего на нарах губошлепа. Тот глупо улыбался, одна сторона его лица была страшно обожжена.

Это был Иуда.

— Что с ним? — спросил я.

Мне ответил Петр — губошлеп степенный, чрезвычайно высокий, длиннорукий, с толстоватыми ножищами. Борода лопатой, глаза стоячие — часами может смотреть в одну точку. Помню, как уставится, жуть берет.

— В интеллектор, злыдни, сунули, потом подбросили на окраине Дьори в ночлежку для бродяг. Там мы и нашли его, мил человек… Что творится, о-ох, что творится!..

Рядом с ним на широком помосте, где вповалку отдыхали заключенные (здесь они и днем устраивались — ноги сложат, сядут на пятки и томятся до обеда), сидели Савл и Якуб. Они поддерживали за руки слепенького Левия Матвея. Поодаль Муса и Варфоломей. Многих не хватало, теперь их осталось только восемь губошлепов.

Тоот, Туути, Этта разом придвинулись ко мне. Лица их одеревенели, языки выкатились, как у повешенных.

— За что его? — спросил я, кивнув на Иуду.

— За что, мил человек, спрашиваешь, пострадал Иудушка? За правду, — ответил слепой Левий Матвей. — А вы, добрые поселяне, кто будете?

Петр между тем не мигая смотрел на меня.

— Мы, товарищ, с Дираха, — энергично принялся объяснять Тоот. — Прибыли сюда агитацию наводить, чтобы власти земные явили чудо — показали нам ковчег. Страсть как хочется видеть дело рук своих! Пусть покажется в небе, помашет крыльями.

— Что же вас в тюрягу сунули? — нахмурившись, поинтересовался Петр. — Ленились? Сачка давили?

— Нас сюда на корабле доставили в составе делегации. Мы слова не успели сказать, как нас в