— Хватит, а-а?! — возмутился страж Туути. — Не любо не слушай, а другим не мешай!

Ин-ту и Ин-се одновременно, как по команде, повернулись в его сторону и удивленно глянули на бородатого охранника. Тот вытянулся по стойке смирно.

Наступила тишина, и я продолжил рассказ о небывалых зимах, три сезона подряд неотвратимо вымораживавших все материки Хорда, о прикрывшихся густой завесью облаков солнцах, о часто меняющемся свете, на который все более и более скупым становился беспредельно вспухший Даурис. Но небожители этого не замечали: они продолжали сражаться за золото, ртуть и кобальт, которыми хотели владеть безраздельно. Они не желали делиться со своими братьями, пришедшими со звезд и принесшими пальмовую ветвь с предложением мира. Они позабыли о ковчеге, перестали приносить к его стопам драгоценные металлы, чудесные предметы, которые изготавливали для них поселяне на Хорде, удивительные смазки для трущихся частей и редкие приправы, придающие вкус жизни любой пище. Они забыли о бесконечной милости ковчега, его спасительной длани, простертой над миром…

Краем глаза я заметил, как Ин-се оцепенел в кресле. Скрюченные, высохшие пальчики, обхватившие подлокотники, побелели. Коготочки впились в черное дерево. Он сидел не шевелясь. Напротив, Ин-ту дернулся, попытался было вскочить, но я, не прерывая речи, могучим, сжатым в кулак, ментальным ударом вновь усадил его на место. Тот, опрокинувшись на спину и потеряв дар речи, сразу принялся чесаться.

— Вижу, как к исходу третьего сезона падают оковы с огня, бушующего в чреве Дауриса. Пламя вырывается наружу, оно полно злобы. Вскипают океаны на Хорде, до дна высыхают реки, трещит кора, в бездну погружаются горы.

В пылающую бездну рушатся горы… Опускается небесный свод.

Бездонная тьма открывает глаза, простирает над миром свое покрывало…

Где же ковчег, где спасение? С кем сражается он в минуты крушения мира? Где странствует, кого оберегает?..

Вот он, священный сосуд! Вот он, цветок лотоса!.. Кроток его взгляд, успокаивающий взбесившийся Даурис! Нежны ладони, в которых лелеет он Хорд, возлюбленное свое творение! Его слово усмиряет огненные реки, почесыванием он разгоняет бури, дыханием согревает поселян, возвращает их к жизни. Тончайшим покрывалом укрывает своих детей от разбушевавшихся стихий. И Даурис покоряется, опускается на колени и, взывая о милости, страстно чешется в паху и промежности. Замыкает светило чрево свое, гасит огонь. Слабеет жар, и Хорд вновь обретает воды, твердь и свежий ветер, от которого легко дышится каждой твари.

Сказал напоследок священный ковчег напутственное слово: «Плодитесь и размножайтесь. Знайте, настанет час, и я уйду от вас. Будьте готовы узреть меня на небе, проститься со мной. Смелее глядите вверх, изучайте тайнопись созвездий, измерьте расстояние до центра звездного колеса. Там мое пристанище. Вы же приступайте к созиданию нового ковчега, в нем каждому должно найтись место. Те же, кто возомнил себя наследниками небожителей, кто мечтает отправиться на новые земли, и там попытаться возвести мрачный Асгард, город богов — тем проклятье! В награду и назиданье, как напоминание о чудесном спасении, священный сосуд оставил нам исполненный живости Таврис».

Ин-се напряг силы, пытаясь приподняться, прекратить недозволенные речи.

— Сидеть! — прикрикнул я на него.

Тот рухнул на кресло.

— Не бывать тому, чтобы цветы зла снова распустились на земле хордов! Не меч, но пальмовую ветвь пристало нести ковчегу. Его повелением теперь светло и уютно стало в огромной чаше, называемой Хорд, что значит на тайном языке «Зеемля». Покой, милосердие и любовь здесь достаются каждому поселянину, кем бы он ни был: беглым бродягой, стариком, пушистым птенцом или овеянным доблестью славным. Его волей устроены на Хорде поля и пастбища, родники и озера, насажаны леса, возведен небесный купол, греют два солнышка. Неутомимый Таврис, сторож брату своему, его дар необузданному Даурису. И вам, добрые поселяне, дар, чтобы весело было глядеть на небо, а вы прячете глаза! Эта ночь — его ночь!

Я указал в сторону наползающих с моря сумерек, в которых уже проклюнулись первые звезды.

— Эта ночь — его покров! Им расшитый, им распахнутый, чтобы вы зрили и радовались, а вы прячете глаза! Эти воды — его воды!

Я повел рукой вниз.

— Эти воды — его пути-дороги, а вы страшитесь ступить на них. Поднимите глаза, прислушайтесь, одолейте страх! Он говорит — придите все, припадите все. Истребите печаль в сердцах, и, когда наступит минута расставанья, умойтесь слезами радости, но не горя. Помните завет его:

Я на мгновение примолк. Томительная недосказанность обожгла сердце.

Поселяне оцепенело молчали, даже почесываться перестали — открыли уши и ждали продолжения сказки. Даже бесноватые старцы вели себя тихо. Они все ведали, обо всем знали — эта истина сама собой родилась во мне, но угроза, таившаяся в ней, не коснулась меня, прошелестела мимо. Звезды, густо сиявшие в чистом небе, шепнули, — будь что будет.

Звезды удивленно разглядывали осмелевших губошлепов.

Я не мог закончить рассказ словами Иисуса. Это было трудное решение, но я не мог запрудить правду. Она была проста. Я протянул руки к слушателям и продолжил речь.

— Когда в сердце пылает восторг перед величием священного сосуда, когда на душе, внимающей мирозданию, становится радостно, следует так говорить. Сначала провозгласите: «Аллах акбар!» что на тайном языке значит «Ковчег велик!», потом возвестите такую хвалу:

— Это первая сура священной книги, а в конце, добрые поселяне, следует добавить такие слова: