— Представляешь себе, что чувствую я?
— Господи, вот уж не повезло так не повезло.
— Я не знаю, что мне делать, — повторила Эми.
— Я скажу тебе, что тебе делать. Ты пойдёшь домой и расскажешь обо всём отцу и матери.
— Ох, нет. Я не смогу. Это будет ужасно.
— Слушай, я понимаю, весёлого тут мало. Будут крики, вопли, обзывания. Они вывалят на тебя кучу вины. Это будет что-то, можешь не сомневаться. Но они не поколотят тебя и не убьют.
— Моя мать может.
— Не говори ерунды. Старая сука станет рвать и метать, так что какое-то время ты будешь чувствовать себя самой несчастной на земле. Но не стоит забывать о том, что у нас самое главное. А самое главное — доставить тебя в клинику и выскрести этого ребёнка как можно быстрее.
От такого подбора слов Эми передёрнуло.
— Всё, что от тебя требуется, — продолжала Лиз, — так это стиснуть зубы и молчать, пока на тебя будут лить помои, а потом они заплатят за аборт.
— Нет. Ты забываешь, что мои родители — католики. Они думают, что аборт — грех.
— Они могут думать, что это грех, но они не заставят такую молодую девушку, как ты, сломать себе жизнь. Католики постоянно делают аборты, что бы они там ни говорили.
— Я уверена, что ты права, — кивнула Эми. — Но моя мать слишком набожна. Она никогда на это не согласится.
— Ты действительно думаешь, что она захочет, чтобы в её доме жил незаконнорождённый внук? Не устыдится этого?
— Чтобы причинить мне боль… а главное, дать мне урок… не устыдится.
— Ты уверена?
— Более чем.
Какое-то время они, помрачнев, молчали.
В музыкальном автомате Донна Саммер запела о цене, которую ей пришлось заплатить за свою любовь.
Внезапно Лиз щёлкнула пальцами:
— Есть идея!
— Какая?
— Даже католики одобряют аборт, если жизнь матери в опасности, не так ли?
— Не все католики. Только самые либеральные одобряют аборт даже при таких обстоятельствах.
— И твоя маман — не из либеральных.
— Нет.
— Но отец-то более вменяемый? Во всяком случае, в религиозных вопросах.
— Он не такой фанатик, как мать. Может согласиться на аборт, если придёт к выводу, что беременность будет грозить мне потерей здоровья.
— Хорошо. Так ты внуши ему, что беременность чревата потерей психического здоровья. Понимаешь? Пригрози, что покончишь с собой, если не сможешь сделать аборт. Веди себя как безумная. Устраивай истерики. Совершай иррациональные поступки. Кричи, вопи, смейся безо всякой причины для смеха, снова кричи, бей посуду… Если все это не убедит их, имитируй попытку самоубийства. Надрежь вены. Не так, чтобы совсем, но до крови. Они не будут знать наверняка, сделала ты это сознательно или случайно, и не захотят рисковать.
Эми медленно покачала головой:
— Не сработает.
— Почему?
— Я плохая актриса.
— Готова спорить, ты их проведёшь.
— Так себя вести, притворяться… Знаешь, я буду чувствовать себя полной дурой.
— То есть ты предпочитаешь чувствовать себя беременной?
— Должен быть другой выход.
— Например?
— Не знаю.
— Поверь мне, детка, это наилучший вариант.
— Не знаю…
— А я знаю.
Эми, задумавшись, пила колу.
— Может, ты права, — выдавила она из себя через пару минут. — Может, я попробую провернуть этот трюк с самоубийством.
— И все получится. Даже не сомневайся. Вот увидишь. Когда ты им скажешь?
— Я думаю, сразу после вручения аттестатов, если не найду более удобного случая.
— Через две недели! Послушай, детка, чем раньше, тем лучше.
— Две недели ничего не изменят. Может, за это время я сумею раздобыть денег.
— Не сумеешь.
— Как знать.
— Не сумеешь, — отрезала Лиз. — И потом, тебе только семнадцать. Тебе, скорее всего, не сделают аборт без согласия родителей, даже если ты раздобудешь деньги, чтобы оплатить его. Готова спорить, тебе должно исполниться восемнадцать, прежде чем ты получишь право решающего голоса.
Эми как-то об этом не подумала. Она не считала себя несовершеннолетней. Наоборот, ей казалось, что она уже прожила сто десять лет.
— Перестань витать в облаках, детка, — продолжила Лиз. — Ты не послушалась моего совета насчёт таблеток. Так хоть теперь постарайся внять голосу разума. Пожалуйста, пожалуйста, ради всего святого, послушай меня. Чем скорее, тем лучше.
Эми понимала, что Лиз права. Она откинулась на спинку сиденья, обмякла, словно марионетка с перерезанными нитями.
— Ладно. Чем скорее, тем лучше. Я скажу им сегодня вечером или завтра.
— Сегодня.
— Не думаю, что у меня хватит на это сил. Если я собираюсь имитировать самоубийство, я должна все чётко спланировать. А это можно сделать только на свежую голову и собравшись с силами.
— Тогда завтра, — согласилась Лиз. — Не позже, чем завтра. И покончи с этим. Послушай, у нас впереди отличное лето. Если я поеду на запад в конце года, как я и надеюсь, это будет последнее лето, которое мы проведём вместе. Так что нужно сделать так, чтобы воспоминаний нам хватило надолго. Солнце, травка, пара-тройка новых парней. Всё должно быть тип-топ. И ничего такого не будет, если ты начнёшь раздуваться, как воздушный шарик.
Для Джоя Харпера это воскресенье стало отличным днём.
Утро началось с мессы и воскресной школы, как обычно скучной, но потом все быстро пошло на лад. Когда его отец заглянул в «Ройял-Сити ньюс» за воскресными газетами, Джой нашёл на полке новые комиксы, а в кармане — достаточно монет, чтобы купить два лучших. Потом на ленч мать приготовила курицу и блины, его самые любимые блюда.
После ленча отец дал ему денег на кино и разрешил поехать в «Риалто». Этот кинотеатр (показывали в нём только старые фильмы) находился в шести кварталах от их дома, и ему разрешали ездить туда на велосипеде, но не дальше. В это воскресенье в «Риалто» крутили фильмы про монстров, «Тварь» и «Пришельцы из далёкого космоса». Оба выше всяких похвал.
Джой любил такие вот пугающие истории. Почему — сказать не мог. Иногда, сидя в тёмном зале кинотеатра, он едва сдерживался, чтобы не надуть в штаны от страха, когда какая-нибудь склизкая тварь