Боже мой, до чего же холодно. Ты замерз? Я весь дрожу. — Вейцман достал грязный носовой платок и высморкался. — Дежурные офицеры определяют важность и обозначают значками «Z». Один «Z» — это что-нибудь незначительное: гауптмана Фишера перевести в германские ВВС в Италии. Сводка погоды была бы обозначена тремя «Z». Пять «Z» — чистое золото: где будет находиться Роммель завтра днем; предстоящий воздушный налет. Разведданные обобщаются и рассылаются в трех экземплярах: один на Бродвей в Интеллидженс-Сервис, один в нужное министерство на Уайтхолле, один командующему соответствующего рода войск.
— А Зал немецкой книги?
— Все имена собственные индексируются: фамилии офицеров, названия боевой техники, базы. Например, перевод гауптмана Фишера поначалу может не иметь для разведданных никакого значения. Но затем вы сверяетесь с индексом ВВС и обнаруживаете, что последним местом его службы была радарная установка во Франции. Теперь его направляют в Бари. Итак: немцы устанавливают радар в Бари. Дадим построить. А потом, когда он будет почти завершен, разбомбим.
— Так это и есть немецкая книга?
— Нет, нет, — Вейцман нетерпеливо затряс головой, будто Джерихо был одним из тупых студентов в его классе в Гейдельберге. — Немецкая книга — это самый конец процесса. Все эти бумаги: радиоперехват, расшифровка, перевод, пометка важности, список отсылок к другим депешам — все эти тысячи страниц в конце сходятся вместе и подшиваются. Немецкая книга — это дословное воспроизведение обработки всех расшифрованных депеш в подлинниках.
— Это ответственная работа?
— В интеллектуальном смысле? Нет. Чисто канцелярская.
— А в смысле доступа? К засекреченным материалам?
— А-а. Другое дело, — пожал плечами Вейцман. — Все, разумеется, зависит от человека, удосужится ли он читать, что попадает ему в руки. Большинство не интересуется.
— Но теоретически?
— Теоретически? В обычный день? Девушка вроде Клэр, возможно, узнает больше оперативных подробностей о германских вооруженных силах, чем, скажем, Адольф Гитлер. — Поймав скептический взгляд Джерихо, Вейцман улыбнулся. — Абсурд, не правда ли? Сколько ей? Девятнадцать? Двадцать?
— Двадцать, — пробормотал Джерихо. — Она постоянно говорила, что у нее скучная работа.
— Двадцать! Клянусь, что это величайшая шутка за всю историю войны. Посмотри на нас: легкомысленная девица, хилый интеллигент и полуслепой еврей. Если бы только раса господ видела, что мы с ними делаем… бывает, одна эта мысль помогает мне держаться. — Вейцман поднес часы к лицу. — Мне пора. Кокер, должно быть, уже выдал ордер на мой арест. Боюсь, слишком много наболтал.
— Нисколько.
— О, еще как.
Он повернулся к калитке. Джерихо двинулся было следом, но Вейцман жестом его остановил.
— Почему бы тебе не подождать немного, Том? Всего минутку. Дай мне уйти одному.
Он вышел за калитку. Проходя по ту сторону ограды, вдруг замедлил шаг и поманил Джерихо к сетке.
— Послушай, — сказал он, понизив голос, — если думаешь, что я помогу тебе снова, когда ты захочешь узнать еще что-нибудь… Пожалуйста, не проси меня. Я не хочу.
Джерихо не успел ответить, как он, перемахнув через дорожку, скрылся за третьим бараком.
На территории Блетчли-Парка, сразу за особняком под елью, стояла обыкновенная красная телефонная будка. Молодой парень в мотоциклетных крагах заканчивал разговор. До прислонившегося к дереву Джерихо доносился его приглушенный голос.
— Идет… О'кей, детка… Пока…
Парень со стуком повесил трубку и распахнул дверь.
— К вашим услугам, приятель.
Мотоциклист уехал не сразу. Джерихо следил за ним через стекло, делая вид, что ищет по карманам мелочь. Парень поправил краги, надел шлем, стал возиться с подбородочным ремнем…
Дождавшись, когда тот уехал, Джерихо набрал ноль.
— Оператор слушает, — раздался женский голос.
— Доброе утро. Будьте добры, дайте Кенсингтон, два-два-пять-семь.
Телефонистка повторила номер.
— Опустите четыре пенса.
Все номера Блетчли-Парка соединялись шестидесятимильной наземной линией с коммутатором Уайтхолла. Для телефонистки Джерихо звонил из одного района Лондона в другой. Он опустил четыре пенса в щель и после нескольких щелчков услышал гудки.
— Да-а? — ответили через пятнадцать секунд. Голос отца Клэр был точно такой, каким Джерихо представлял его себе. Медлительный, уверенный, один короткий слог растягивается на два длинных. Как только раздались короткие гудки, Джерихо нажал кнопку «А». В приемнике зазвенели монеты. Он сразу же ощутил ущербность своего положения — звонит какой-то бедняк, не имеющий собственного телефона.
— Мистер Ромилли? — Да-а.
— Извините, что побеспокоил вас, сэр, да еще с утра в воскресенье. Видите ли, я работаю с Клэр…
Слабый шум, потом тишина, нарушаемая дыханием Ромилли. Треск помех на линии.
— Вы слушаете, сэр?
Снова раздался голос, совершенно спокойный, но теперь он звучал по-другому, будто исходил из огромного пустого помещения.
— Как вы достали этот номер?
— Мне дала Клэр, — выпалил Джерихо первое, что пришло в голову. — Я подумал, может, она у вас.
Снова долгое молчание.
— Нет, нет. Ее нет. Да и зачем ей здесь быть?
— Сегодня утром она не вышла на работу. Вчера у нее был выходной. Я подумал, может, она уехала в Лондон?
— С кем я говорю?
— Меня зовут Том Джерихо. — Молчание. — Может, она упоминала обо мне.
— Не думаю, — еле слышно ответил Ромилли. Прокашлялся. — К большому сожалению, мистер Джерихо, боюсь, ничем не могу помочь. Передвижения моей дочери для меня такая же загадка, как, вероятно, и для вас. До свидания.
Послышался несвязный шум, и связь оборвалась.
— Алло? — произнес Джерихо. Ему показалось, что он все еще слышит в трубке чье-то дыхание. — Алло?
Напрягая слух, еще несколько секунд подержал тяжелую бакелитовую трубку, потом повесил ее. Прислонившись к стенке телефонной будки, потер виски. За стеклами в мире безмолвно продолжалась жизнь. К особняку провожали только что прибывших лондонским поездом двоих штатских в котелках и со сложенными зонтиками в руках. Три утки в зимнем уборе, растопырив лапы, будто вспахивая свинцовую воду, садились на озеро.
Это неправда, не так ли? Не та реакция, которую можно ожидать от отца, узнавшего, что его единственная дочь пропала.
Джерихо поискал в кармане мелочь. Разложил монеты на ладони и стал тупо разглядывать, как путник, попавший в незнакомую страну.
Снова набрал ноль.
— Оператор слушает.
