террористический колбасный продукт для заброски во вражеский тыл, поскольку, поев его, потенциальный противник стремительно вымрет от жесткого поноса. Тут уж, конечно, родному пищепрому равных быть не могло! Звучало, конечно, полным бредом, но никто и не подозревал, как, в общем-то, недалеко от печальной правды подобные гипотезы находились.

Да и самому Игорю вспомнились две истории из его собственного недалекого прошлого, которые, на его взгляд, тоже могли иметь непосредственное отношение к колбасной секретности и уж, во всяком случае, к колбасно-сосисочным изделиям.

II

Первую занимательную и, в какой-то мере, даже знаменательную историю ему когда-то рассказал приятель, работавший в крупном медицинском центре и составивший себе вполне заслуженную известность как большой специалист по сердечным заболеваниям. Эта известность однажды привела к тому, что его пригласили поучаствовать в консилиуме по поводу состояния сердечной мышцы одного из самых главных на тот момент людей в государстве. По требованию больного, с которым спорить никто не смел просто по определению, консилиум проходил непосредственно у его больничной кровати. И надо же такому получиться, что именно предложение игорева приятеля использовать кое-какие не самые очевидные методы лечения как раз и заинтересовало лежачего начальника, так что, в конце концов, было консилиумом принято в качестве магистрального пути к необходимому всей стране выздоровлению. Результатом такого решения были несколько косых взглядов со стороны официальных правительственных лекарей, сравнительно быстрое возвращение высокопоставленного пациента к своей многотрудной деятельности на благо советского народа и всего прогрессивного человечества, мгновенно введение приятеля в ареопаг кремлевских консультантов и – вершина всего – стремительно последовавшее переселение его семейства из двухкомнатной квартиры в блочном доме на самом излете Хорошовки в шикарную трехкомнатную квартиру улучшенной планировки в непосредственной близости от улицы Алексея Толстого, на которой проживали некоторые из его новых пациентов. Игорев приятель отнесся к таким положительным изменениям в своей жизни хотя и не без удовольствия, но вполне философически, а потому хотя бы полставочную работу в своем прежнем центре сохранил – мало ли как оно в будущем повернется… Для Игоря же результатом такого резкого повышения социального статуса приятеля стало то, что бывая у него в гостях, он несколько раз имел честь наблюдать в непосредственной от себя близости – в шикарном холле с молодцеватым дежурным за столиком с телефоном или даже в лифте – такие значительные лица, кои до этого попадались ему на глаза только на телеэкране в программе “Время”. Да, и еще целый ряд интересных рассказов приятеля, которому многие нравы его новой среды обитания долго еще казались в диковинку. Вот один из них и выплыл в памяти как нельзя кстати.

Дело в том, что у этого самого приятеля было два сына погодка, которых он после переезда естественным образом перевел из задрипанной окраинной школы с постоянным недокомплектом потребных учителей в новую, расположенную прямо по соседству и знаменитую на всю Москву престижем, шиком, плавательным бассейном для младшеклассников, образцовыми как по подготовке, так и по анкете преподавателями, углубленным изучением иностранных языков, бутербродами с икрой в группе продленного дня и, разумеется, значительным количеством учеников, являвшихся детьми или внуками тех особо важных лиц, чьи фамилии регулярно появлялись под публиковавшимися в самой центральной прессе некрологами… В общем, понятно. Так что жители соседних домов даже и не удивлялись тому, что к моменту окончания уроков у школьных ворот теснились разнообразные вылощенные машины с госномерами, присылаемые для развоза по домам малолетних носителей громких имен.

Как бы то ни было, будучи мальчиками воспитанными и мирными, да к тому же еще старательными учениками, дети игорева приятеля прижились в этой школе неплохо, придясь вполне по сердцу как учителям, так и одноклассникам. В результате, то один, то другой приглашался в гости новыми друзьями на дни рождения и тому подобные светские мероприятия, и порой, когда они называли имя очередного виновника или виновницы торжества, родительские сердца слегка екали, поскольку стремление не подходить к высшему начальству ближе, чем надо для выполнения служебных обязанностей, сидело у них в крови. Но делать было нечего – не нарушать же естественного хода жизни малолеток непонятно даже под каким предлогом – и сыновей возили, куда и когда было назначено, а потом и забирали, во сколько было заранее оговорено. Так что, когда приблизился день рождения одного из их собственных пацанов, у того даже и минутного сомнения не возникло, что теперь и он должен созвать к себе всех новых приятелей для совместного увеселения. Добро родителей было получено, выбранные в качестве гостей одноклассники приглашены, а папе с мамой был вручен список их имен с телефонами, по которым надо было звонить и договариваться о привозе и увозе доброй половины потенциальных гостей, поскольку эта половина представляла, так сказать, спецсемьи, а потому и находилась под усиленной заботой.

Как рассказывал впоследствии игорев приятель, все шло в пределах нормы, высокопоставленные родители или деды добросовестно записывали адрес и указания, как добраться, и, в свою очередь, сообщали номера машин и имена шоферов, которые во взаимно оговоренное время будут ждать дите у подъезда. Забавная запятая нарисовалась только в одном случае. Серьезная дама из самых-самых верхов, назвавшаяся бабушкой очередного приглашаемого, устроила отцу новорожденного форменный допрос. Сначала она тоном классной дамы, разговаривающей с провинившимся учеником, потребовала полный список избранных и званых. Когда оказалось, что все они из того же класса, что и ее внук, и многие даже бывали в качестве гостей этого самого внука у неё в доме, то это произвело явно благоприятное впечатление, и голос ее несколько смягчился. Потом она попросила перечислить предполагаемые игры и развлечения, предостерегла против открывания балконных дверей во время веселья, попросила дважды за вечер позвонить с кратким отчетом о происходящем и, наконец, когда игорев приятель уже считал, что дело сделано и добро последует вот-вот, она неожиданно поинтересовалась:

- А чем вы их предполагаете кормить и поить?

- В каком смысле?

- В буквальном – у вас что на столе будет?

- Ну, как – сначала закуски, потом горячее, потом сладкое и чай. Пепси купили и “Байкал”. Сильно охлаждать не будем, чтобы никто не простудился. Я, все-таки, врач.

- А какие закуски?

- Обычные, - отвечал все сильнее удивлявшийся приятель, - Колбаса, рыба, салаты. А что, у вашего мальчика какие-то противопоказания? Скажите – я сам прослежу.

- Нет, с ним все в порядке, - сухо ответила начальственная бабушка, - А колбаса какая?

- Ну, я не знаю пока. Какую жена принесет – докторская там, сервелат, может быть, буженина или еще что.

- Надеюсь, колбаса будет не сетевая?

- Нет, я же сказал – докторская, сервелат…

- Я понимаю, что вы сказали. Я спрашиваю – не сетевая?

Игорев приятель решил, что или он или она сходят с ума, поскольку о колбасе с таким названием он никогда даже не слыхал.

- Простите, что это за колбаса такая? По-моему, мы такой вообще никогда не покупали. Какая-то новая диетическая?

Дама на другом конце провода явно начала злиться.

- Вы что, не понимаете, когда с вами русским языком разговаривают? Я спрашиваю, откуда ваша колбаса берется? Где вы ее приобретаете? Надеюсь, не в обычной торговой сети? То есть, не сетевой же колбасой из какого-нибудь Гастронома вы наших детей кормить будете! Если уж не из нашей столовой, то хотя бы из продуктовой “Березки”?

Как рассказывал потом Игорю приятель, тут до него, наконец, начало доходить, что слово “сетевая” обозначает вовсе не какой-то доселе ему неведомый деликатесный сорт, а источник приобретения товара. И если товар этот покупался не в специальной правительственной столовой на Серафимовича и даже не в валютной продуктовой лавке для иностранцев, а в простом городском магазине, то есть в самой что ни на есть плебейской общей торговой сети, вот тогда-то он и приобретал наименование “сетевого”, что, по- видимому, означало физическую невозможность употребления его в пищу избранными товарищами из руководства, а также членами их продвинутых семей. Как это было ни печально, но успокоить требовательную бабушку он не мог. Пришлось сознаться, что колбаса, хотя и по блату – знакомый его жены