в результатах их труда.

Хрущёв добился того, что Пленум одобрил предложенные им меры, направленные на ликвидацию этих недостатков.

Чтобы нейтрализовать возможное сопротивление своих коллег по Президиуму ЦК, Хрущёв направил некоторых из них, давно уже не покидавших кремлёвских кабинетов, в колхозы. Когда Ворошилов увидел колхоз под Смоленском, где царили грязь и нищета, он, говорят, потом докладывал: «Маркса бы туда. Попробовал бы он поправить дела в этом колхозе».

В разумном повышении заготовительных цен, конечно, была необходимость. Но Хрущёв проводил все меры своего плана «в одном пакете». Началось необоснованное укрупнение хозяйств и преобразование колхозов, которые обладали хоть какой-то экономической самостоятельностью, в полностью зависящие от государства совхозы. Наконец-то Хрущёв получил возможность воплотить свою мечту — он стал насаждать «агрогорода», точнее, поселения из пятиэтажек посреди полей. Это был как бы второй виток коллективизации. Вот и образовались, с одной стороны, крупные поселения полугородского типа, где жители многоэтажных домов лишились приусадебных участков вблизи своего жилища и должны были после рабочего дня в общественном хозяйстве добираться до дома, чтобы поужинать, после чего снова тащиться в даль на свои огороды. А с другой стороны появились «неперспективные» деревни, обречённые на умирание. Уже одно это мероприятие неизбежно должно было со временем привести сельское хозяйство к краху.

По инициативе Хрущёва колхозникам предложили отказаться от собственных коров, за что им было обещано обеспечить снабжение молоком из общественного хозяйства. Крестьяне обещаниям не поверили и предпочитали не сдавать коров в колхоз, а пускать их на мясо. А тех коров, которых крестьяне всё же сдали в колхоз, некуда было ставить, животноводческих помещений и без того не хватало. В итоге и крестьяне остались без своего молока, и производство молока и мяса в стране упало. Когда эта ошибка была осознана, попытались снова убедить колхозников обзавестись коровами, но было уже поздно. Старушки убедились, что и без молока со своего подворья прожить можно, а смотреть телевизор куда приятнее, чем возиться со скотиной.

И лошадей Хрущёв обозвал дармоедами, пожирающими корма, которых не хватает коровам. Дескать, в эпоху механизации сельского хозяйства лошадь — это некий архаизм. А ведь он, в отличие от того же Ворошилова, хорошо знал, что на большей части России ещё царит бездорожье, и лошадь — это пока ещё незаменимое средство производства на селе. И тем не менее лошади были почти сплошь отправлены на мясокомбинаты. (Между тем в высокомеханизированных хозяйствах США тогда числились 10 миллионов лошадей.) Трудно отделаться от мысли, что это была вредительская акция.

С подачи Хрущёва в колхозах отказывались от трудодня и переходили на денежную оплату труда. Однако деньги платили не за конечный результат, а за каждую отдельную операцию. В итоге денег на сельское хозяйство стало уходить больше, а ожидаемого эффекта не добились, потому что в реальном подъёме производства колхозники не были заинтересованы.

Это не помешало Хрущёву выдвинуть лозунг — «догнать и перегнать США по производству мяса и молока». Особое место в решении этой задачи он отводил расширению посевов кукурузы, в великих возможностях которой его дополнительно убедили встречи с американским фермером Гарстом.

Писатель Евгений Носов так показывал ошибочность расчётов Хрущёва:

«У нас коровы зимой часто содержатся впроголодь, у фермеров Запада она получает оптимальное количество корма надлежащего качества. У них ставка на индивидуальную производительность коровы, у нас на количество голов скота. По надоям одна их корова то же, что наши три. Значит, нам нужно втрое больше и коров, и помещений для них, и кормов. Словом, Кострома — не Айова. Но Хрущев этих доводов не слушал».

Под нажимом Хрущёва первые секретари обкомов брали повышенные обязательства по сдаче молока и мяса государству. Наиболее отличившийся руководитель рязанской областной парторганизации Ларионов был удостоен звания Героя Социалистического труда, а когда выяснилось, что его достижения основаны на жульничестве — скупке масла в магазинах и повторной сдаче государству, покончил с собой.

Как и следовало ожидать, поставленная Хрущёвым задача с треском провалилась.

Помимо повсеместного насаждения посевов кукурузы, программа «зеленой революции» Хрущева включала ещё и освоение целинных и залежных земель.

Против этой «великой» идеи выступали «в основном лишь те, кто впоследствии составил антипартийную группу» (т. е., надо полагать, они отстаивали идею преимущественного развития Российского Нечерноземья). Но где им было устоять перед бешеным напором Хрущева! В результате Казахстан, помимо свалки социальной и атомного полигона, закрепил за собой роль и свалки этнической, зато его северная часть была распахана и дала необычайный урожай. Правда, через пару лет плодородный слой был поднят ветрами и унесен прочь, и последствия этого стихийного бедствия сказываются до сих пор.

В связи с целинной эпопеей мне вспоминается ещё один случай явного вредительства, понятный мне как инженеру путей сообщения по эксплуатации железных дорог.

Мало было распахать целину и вырастить на ней урожай, его надо было ещё вывезти. Для этого было решено покрыть бескрайные степные просторы сетью железных дорог.

Некоторые кабинетные эксперты предложили Хрущеву в целях удешевления строительства проложить там узкоколейки. Дескать, очевидно, что построить узкоколейку дешевле, чем дорогу нормальной колеи. Хрущёв ухватился за эту идею.

Однако, как известно, абстрактной истины нет, истина всегда конкретна. Там, на целине, строительство, а тем более эксплуатация дороги широкой колеи обошлись бы дешевле.

Дело в том, что зерно нужно было вывозить в города, расположенные на общей сети дорог нормальной колеи. Значит, в пунктах стыка узкоколейки с дорогой нормальной колеи нужно было его перегружать из узкоколейных вагонеток в обычные вагоны, а ведь речь шла о потоках грузов в миллионы тонн! Строительство таких мощных перевалочных узлов обошлось бы в немалую копеечку.

Но и это ещё не всё. Само строительство узкоколеек, вопреки очевидности, обходилось много дороже, чем возведение дорог нормальной колеи. Местные грунты не подходили даже для сооружения земляного полотна, а уж крупных месторождений щебня или гравия, даже песка, необходимых для укладки балластного слоя, там не было. Значит, не только рельсы и шпалы, вагоны и тепловозы надо было на эти узкоколейки завозить по широкой колее и в перевалочных узлах (которые пока ещё отсутствовали) перегружать, но зачастую и землю для полотна. Нелепость такого решения была настолько очевидной, что специалисты говорили: «если уж вам взбрела в голову иметь на целине узкоколейки, разрешите нам построить там дороги широкой колеи — это будет намного дешевле и быстрее, а потом мы перешьём их вам на узкую колею». Несмотря на все эти доводы, было принято решение о строительстве узкоколеек.

Итог был вполне предсказуем. В первую же осень поток зерна уткнулся в хиленькие перевалочные узлы, и дороги остановились. Элеваторов на целине тоже практически не было. Убранный хлеб оставили в поле в буртах, и он почти весь пропал. И позднее пришлось эти узкоколейки перешивать на широкую колею, с громадными излишними затратами.

Вроде бы каждая отдельная идея Хрущёва была разумной, а в целом все его программы проваливались. Секретари обкомов рапортовали об увеличении посевов кукурузы, но машин по уходу за ней не было, а чтобы пропалывать её вручную, а на уборке рубить топорами, нужно было бы очень много рабочей силы. Поэтому кукуруза зарастала сорняками, и часто посеянное и выращенное уходило под снег.

Другие злоключения Хрущёва на ниве сельского хозяйства талантливо описаны в статье публициста Анатолия Стреляного в журнале «Дружба народов» (1988, № 11), из которой я возьму лишь несколько эпизодов.

«Американский фермер, который кормит полмира, обижается, когда его называют крестьянином. Крестьянин — это святой человек, но он может кормить только самого себя. Когда большинство населения сельское, города вполне могут жить тем, что упадёт (или схватят сборщики налогов) с крестьянского стола. Но когда страна делается городской, её может обеспечить не земледелец сам по себе, а деревня вместе с городом. Без городской науки и техники земледелец бессилен. Но и городская наука и техника бессильна без земледельца — такого, как Гарст, который держит подобно нашему министру личного секретаря, досконально знает, что такое гибридизация, может спроектировать и построить (на свои, естественно,