Я киваю, Хилли направляется к машине. Эйбилин, открывая дверь черного хода, бросает на меня вопросительный взгляд. Отрицательно мотаю головой, одними губами произношу «Нет». Она чуть заметно прикрывает веки и возвращается в дом.
Вечером работаю над информационным выпуском, хотя с большим удовольствием занималась бы историями прислуги. Просматриваю заметки с последнего совещания Лиги, затем перехожу к конверту от Хилли. Внутри только один листок, исписанный витиеватым почерком.
Хилли Холбрук представляет «Инициативу по обеспечению домашней прислуги отдельным санузлом». Как меру по предотвращению заболеваний. Малобюджетная установка в вашем гараже или сарае — для домов, лишенных такой важной детали.
Дамы, знаете ли вы, что:
- 99 % болезней цветных переносятся уриной
- Почти все заболевания чернокожих смертельно опасны для белых, потому что у нас нет иммунитета, который содержится в их темном пигменте
- Некоторые бактерии белых тоже могут быть опасны для цветных
Защитите себя. Защитите своих детей. Защитите свою прислугу.
От имени семьи Холбрук мы призываем вас — присоединяйтесь!
В кухне звонит телефон, и я, спотыкаясь, лечу вниз. Но Паскагула уже взяла трубку.
— Резиденция мисс Шарлотты.
Я готова испепелить взглядом бедную маленькую Паскагулу, но тут она произносит:
— Да, мэм, она здесь, — и протягивает мне трубку.
— Евгения слушает, — торопливо отвечаю я. Папа в поле, мама в городе на приеме у врача, так что я могу устроиться за кухонным столом.
— Это Элейн Штайн.
— Да, мэм. Вы получили мое письмо?
— Да, — отвечает она, и несколько секунд в трубке слышно только ее дыхание.
— Эта Сара Росс… Мне понравились ее рассказы. Она, конечно, любит кветч,[29] но не бьет на жалость.
Я молча киваю. Понятия не имею, что такое «кветч», но, должно быть, что-то хорошее.
— Но я по-прежнему считаю, что книга, состоящая из интервью… обычно не идет. И не беллетристика, и не документальный роман. Возможно, это называется антропологией, но уж слишком жуткая категория.
— Но вам… понравилось?
— Евгения, вы видели обложку журнала «Лайф» на этой неделе? — Слышно, как она выдыхает сигаретный дым прямо в трубку.
Я не видела обложек «Лайф» уже больше месяца, слишком занята была.
— Мартин Лютер Кинг, дорогуша. Он объявил марш на Вашингтон и призвал всех негров Америки присоединиться к нему. И всех белых, коли на то пошло. Негры и белые не объединялись для общего дела со времен «Унесенных ветром».
— Да, я слышала об этом… событии, — соврала я. Ну почему я не читала газет на этой неделе! Теперь кажусь полной идиоткой.
— Мой вам совет — пишите, и пишите быстро. Марш состоится в августе. Вы должны закончить работу к новому году.
У меня перехватывает дыхание. Она предлагает мне писать! Она говорит, что…
— Вы хотите сказать, что опубликуете это? Если я смогу написать к…
— Ничего подобного я не говорила, — резко бросает она. — Я прочту. Каждый месяц я просматриваю сотню рукописей и почти все отклоняю.
— Простите, я… я напишу. И все закончу к январю.
— Да, четырех или пяти интервью недостаточно для книги. Нужно не меньше дюжины, а то и больше. Полагаю, у вас есть возможность это устроить?
С досадой кусаю губы.
— Да… вполне.
— Ну и отлично. Принимайтесь за дело. Пока тема гражданских прав еще актуальна.
Вечером спешу к Эйбилин. С собой у меня еще три книги из ее перечня. Спина болит от сидения за пишущей машинкой. Я составила список всех, у кого есть прислуга (а это вообще все мои знакомые), с именами их служанок. Но некоторых имен я не помню.
— Господи, спасибо! Только взгляните, — улыбается Эйбилин, открывая первую страницу «Уолдена», как будто ей не терпится начать читать прямо сейчас.
— Сегодня днем я разговаривала с миссис Штайн, — сообщаю я.
Руки Эйбилин замирают.
— Я так и знала, что-то случилось. У вас по лицу видно.
Набираю побольше воздуха и решительно произношу:
— Она сказала, что ей очень понравились ваши рассказы. Но… она не может обещать, что напечатает, пока мы не напишем книгу целиком. — Стараюсь, чтобы мои слова прозвучали оптимистично. — Мы должны закончить к новому году.
— Но это ведь хорошая новость, верно?
Я киваю, изо всех сил стараясь улыбаться.
— Она сказала, что для того, чтобы она приняла работу, нужно не меньше двенадцати интервью. — Напряжение в голосе невозможно скрыть.
— Но… у вас больше никого нет, чтобы поговорить, мисс Скитер.
Нервно стискиваю руки, закрываю глаза.
— Мне некого больше попросить, Эйбилин. — Голос мой звучит пронзительней обычного. Последние четыре часа я только об этом и думала. — Ну кто, скажите? Паскагула? Стоит мне заговорить с ней, и мама тут же все узнает. Я-то с другими служанками незнакома.
Эйбилин так резко отводит глаза, что я готова расплакаться.
— Простите, — спешу извиниться я. — Простите, что повысила голос.
— Нет, нет, все в порядке. Это мое дело — найти остальных.
— А может… прислуга Лy-Анн? — нерешительно предлагаю я, вытаскивая свой список. — Как ее зовут… Ловиния? Вы с ней знакомы?
Эйбилин кивает, по-прежнему не поднимая глаз.
— Я спрашивала Ловинию. Это ее внук ослеп. Она сказала, что, конечно, жаль, но она должна думать прежде всего о нем.
— А служанка Хилли, Юл Мэй? С ней вы не говорили?
— Ей нужно отправлять своих мальчиков в колледж на следующий год.
— А другие, с кем вы ходите в церковь?
— У всех свои причины. Но на самом деле они очень боятся.
— Но скольких вы спрашивали?
Эйбилин открывает блокнот, листает. Губы шевелятся, она считает про себя. И произносит:
— Тридцать одну.
Разрешаю себе выдохнуть. Даже не заметила, что до сих пор не дышала.
— Довольно… много.
