всегда счастливым? Да, и в то же время нет. На одном из уровнен – эмпатически нет; если бы он не был способен 'плакать вместе с теми, кто пребывает в горе', то он был бы просто бесчувственным монстром, грубым и жестоким. Самоосуществленная душа находится в большем соприкосновении с горем и страданием, которые являются неизбежной частью человеческого существования, которое нужно принять и прожить, так же как нам нужно прожить всю нашу жизнь. Отвергать теневую сторону жизни, проходить мимо с нее со взглядом, исполненным отвращения, отказываясь разделять общие страдания, но рассчитывая в то же время на то, чтобы разделять общую радость, – это порождает неизжитые, отвергнутые теневые аспекты нас самих, скрытые в глубине, такие, как страх, в том числе и страх смерти. История, рассказанная Шаку Соеном (Shaku Soen), современным мастером дзен, обращает внимание на диалектичность самоосуществленной души по отношению к счастью, в котором мы являемся только лишь 'ничем'. Когда у него была возможность, он предпринимал вечерние прогулки к ближайшему селению. Однажды вечером он услышал причитания в доме, мимо которого проходил, и, когда он вошел в него, он узнал, что хозяин дома умер. Семья и родственники оплакивали его. Мастер немедленно сел и начал плакать вместе с ними. Пожилой господин, потрясенный таким проявлением эмоций со стороны известного мастера, заметил: 'А я полагал, что вы уже находитесь за пределами всего этого'. – 'Это как раз то, что делает меня находящимся за пределами всего этого', – ответил мастер сквозь свои рыдания [14] .Слезы мастера мы можем понять; но чувство, в котором он был 'за пределами' всего этого, более трудно для постижения, подобно покою, превосходящему наше понимание. Покой, который наступает, когда человек, бывший голодным, находит наконец еду, или же когда одинокий человек встречает друга, – покой такого рода легко понятен; но покой, превосходящий понимание, приходит тогда, когда изначальная болезненность жизни не облегчается. Этот покой оказывается распятым на кресте боли; это острие фрустрированности, которое превращается в рукоять света. Рыдания мастера были реальными, хотя парадоксальным образом они не нарушали состояния всеприятия, выражающегося на Востоке в словах 'все происходит так, как должно происходить', а на Западе – словами 'Да будет воля Твоя!'.В наших усилиях постичь лучшее в человеке все снова и снова обращает нас к утверждению, которое прокладывает путь между цинизмом, с одной стороны, и сентиментальностью – с другой. Самоосуществленный индивид не является неизменным не только потому, что мы подозреваем некоторую претенциозность в неизменной улыбке, но также и потому, что мы привыкли воспринимать все по контрасту. Далеко не каждая комната, в которую заходит дживанмукта заполнена солнечным светом: у него могут быть вспышки негодования и его могут расстраивать денежные вопросы. Не неизменность, а соответствие – вот его отличительный признак; соответствие, содержащее в себе весь репертуар эмоций и команд. Католическая церковь была права, связывая сияние со святостью, но парадоксальным образом, 'к превеликой досаде', сам характер этого сияния таков, что оно должно вызывать потрясение. Жизнь – это задание, которое нужно исполнить, как роль, и по мере течения процесса бытия дар будет получен. Адепт исполняет эту роль: что бы его руки ни начинали делать, он должен делать это, вкладывая в это всю свою силу. И даже если он вытягивает жребий пройти через жизнь, как через пустыню, он скорее будет продолжать идти, чем слепо полагаться на какую-либо альтернативу. Счастье будет обретено им как побочный продукт. Для Догена, мастера дзен, который не уставал ни от чего, главным было позволять всему происходить.Если дживанмукта не будет всегда излучать благость и свет, он не сможет испускать импульсы энергии. Он может быть исполненным силы, когда это нужно; мы находим, что в его присутствии будет происходить скорее восстановление сил, чем их истощение, и он имеет резервы, откуда черпает эти силы. В общем, такой человек, насколько мы можем его себе представить, будет скорее расслабленным и спокойным, чем возбужденным, – образ такой динамичной и магнетически притягивающей к себе личности имеет склонность к уменьшению в себе роли Эго. Все облегчает адепту доступ к внутренним мирам, к 'золотому пространству', как я называю священное бессознательное. Если такой человек имеет призвание быть лидером, то он идет впереди других; хотя в то же время он счастлив просто следовать за кем-то. Он не отказывается от того, чтобы быть гуру, но в такой же мере он и не нуждается в этом: ему не нужны ученики, чтобы поддерживать свое Эго. Быть в фокусе или на периферии, на ярко освещенной сцене или в тени – это для него не имеет значения. И то и другое имеет свои преимущества, так же как и свои недостатки.Все эти отношения, которые я упомянул – счастье, энергия, известность, влияние, – свойственны ограниченному я дживанмукты, от которого он во все большей мере отказывается по мере того, как совершает свой путь по направлению к его финалу, священному бессознательному. Поскольку его цель внеличностна, то отождествление с ней приводит к смерти ограниченного, конечного я. Эта часть его существа вовлекается в тот акт исчезновения, который имел в виду Кумарасвами, когда писал: 'Блажен тот человек, на могиле которого можно написать: 'Hic jacet nemo ' – 'Здесь лежит никто' [15].Хотя, как мы уже отмечали выше, есть только один абсолютный критерий на пути к этому самоисчезновению, превращению в Ничто, – то, что может быть названо чувством священности бытия, чувством светлой таинственности, в которую погружены все вещи (сейчас мне придется предположить, что этим абсолютным критерием является все же нечто иное – понимание того, как далеко мы находимся от цели и как много горных перевалов нам еще предстоит преодолеть). 'Почему призываешь ты меня к добру?..' Как человеческие существа, мы созданы, чтобы превзойти самих себя, и мы становимся по-настоящему собой, лишь когда превосходим себя. Только незначительная преграда отделяет нас от священного бессознательного: оно находится бесконечно близко к нам. И в то же время мы бесконечно далеки от него, как будто для нас эти барьеры увеличиваются, как горы, которые мы должны сдвинуть своими собственными руками. Мы упираемся ногами в землю, мы пытаемся подкопаться под эти горы, во имя Бога или во имя чего-то иного, но все напрасно –горы остаются на месте. Что же касается финальной истины, то о ней мы лишь слышали, и очень редко мы действительно видим ее. Никаких гор, которые нужно было бы преодолевать, на самом деле здесь нет. Их здесь никогда и не было.
Аллан Коэн
МЕХЕР БАБА И ПОИСК СОЗНАНИЯ
Вопрос 'Кто я?' извечен, и именно от него пошла традиция индивидуального духовного путешествия – в поисках самопонимания, в поисках предельного смысла персональности. На протяжении всей истории различными путями выяснялось, что все указывает на некую разновидность опыта, когда ищущий и искомое сливаются в едином постижении: 'Я – Бог; нет никого другого'.Мехер Баба, подобно всем мудрецам, утверждает это как истину жизни. Вы – вечное состояние за пределами всех состояний, Древний, как называет это Мехер Баба; то состояние, которое никогда не рождалось, никогда не умирает, откуда появляется все сотворенное. Суть всего сотворенного – Бог – настолько же внутри нас, насколько в деревьях, горах, звездах и в космической пустоте.Вернее, вы – в нем. Просветление – это просто пробуждение от сновидения общепринятой жизни,
