действительности есть. Иметь доступ к этому финальному субстрату – значит быть объективным в лучшем смысле этого слова, обладая добродетелями и теми качествами, которые могут быть полезными для того, чтобы привести нас к этой объективности.Обычно мы не находимся в контакте с этим объективным компонентом нашей сущности (который в то же время парадоксальным образом является и нашим глубочайшим субъективным компонентом), поскольку промежуточные слои нашего бессознательного отгораживают его от нас, скрывая в то же время от нас всеобъемлемость мира . Корни наших интересов, влечений и озабоченности обычно скрыты, и это является причиной того, что мы видим то, что мы хотим видеть и что нам нужно видеть. Большая же часть реальности просто проходит мимо нас. Тибетцы отмечали это, говоря, что когда карманный вор встречает святого, то все, что он видит, это его пустые карманы. Более того, те вещи, которые мы все-таки видим, мы воспринимаем через линзы нашего восприятия, которые и являются 'лежащей в основе предпосылкой'. Говоря иначе, наши интересы и обусловленность искажают наше восприятие мира. Когда бедный ребенок просит подать ему монету, то он просит в значительно большей мере, чем просил бы ребенок, для которого эти монеты – привычная вещь; для ума бедного ребенка это кажется более значительным.Во многих, подобных случаях объективные факты оказываются более значительными, чем психологические конструкции, о чем нам напоминает само латинское слово factum – 'то, что создано'.Это – психологический трюизм. Мы вступаем в более интересную область, когда отмечаем, что глубочайший уровень мыслей и чувств, которые контролируют то, что мы видим, сами ограничены тем, что Будда называл Тремя Отравами: желаниями (похоть, жадность, стремление к обладанию), отвращение (страх, ненависть, гнев) и неведение [10]. Величайшей отравой является неведение. Поскольку это именно неведение, то это незнание скрывает наше истинное тождество, скрывает то, кем мы на самом деле есть, являясь причиной того, что мы разделяем мир на то, что нам приятно, и то, что нам неприятно. Думая, что мы являемся отдельными личностями [11], мы ищем то, что укрепляет наше обособленное я, и избегаем того, что угрожает ей. Но то, что мы называем своим отдельным я, является смесью наших желаний и отвращений, которые образуют вокруг нас оболочку, подобную резиновому мячу, и эта оболочка плотно облегает сердцевину нашего обособленного я, являющегося нашим центром.Эта непроницаемая и плотно сжимающая нас, как эластичный шар, оболочка я, необходима в случае всевозможных тяжелых потрясений, но, что касается обычной средней ситуации, то в наличии такой оболочки нет ничего хорошего. Наличие ее краев создает беспокойство. Оно может ощущаться как мучительное, и тогда будет возрастать озлобленность. Так можно легко стать разочарованным и неустойчивым. Для других это часто кажется не столь уж неприятным, как это ощущается самим собой: быть мелочным, занятым собой, однообразным и скучным.Я намеренно предлагаю отбросить эту, подобную резиновому мячу, оболочку вокруг я, потому что мы хотим видеть, как высоко может вознестись наше целокупное я, и как далеко по направлению к небесам мы можем подняться. По мере этого поднятия наше я должно разорвать эти эластичные, как резина, путы, которыми оно обычно стянуто, – это то, что Алан Уотс называл 'Эго в оболочке из кожи'. Если мы изменим наши образы и вместо резиновых пут будет стекло, то тогда Три Отравы, о которых говорил Будда, будут подобны трем линзам, которые будут искажать лучи света в соответствии с нашими частными многочисленными запросами. Освобождение от таких эгоцентрических искажений придет от постепенного уменьшения кривизны этих наших линз – уменьшения их выпуклости. Логическим завершением этого должно быть чистое стекло. Через это стекло мы сможем видеть вещи объективно, такими, какие они есть на самом деле.Это чистое стекло, которое с точки зрения эффективности видения можно сравнить с отсутствием стекла вообще, является нашим священным бессознательным. Образ отсутствия стекла полезен, потому что оно, подобно стеклу в окне, выполняет свою функцию лучше всего тогда, когда не привлекает к себе внимания. Лучше всего было бы, если бы стекла вообще не было, что сделало бы мир доступным для нас. 'Уменьшение его – это уменьшение я, увеличение его – увеличение я', как говорил об этом Экхарт. Так от образа чистого стекла мы постепенно переходим к образу отсутствия стекла вообще – устранению всего, что может отделять субъект от объекта, я от мира. В дзен используется образ Большого Круглого Зеркала. Когда Три Отравы удаляются, как грязь с зеркала, то оно начинает отражать мир таким, каков он есть.Утверждение, что человеческое сознание может постоянно пребывать в этом состоянии, может завести очень далеко, но движение вдоль кривизны, имеющей направление своего наклона, ясно ощутимо. Когда эти наши линзы толсты и выпуклы почти до полусферического предела, до нас мало что доходит таким путем. Конечно, такая власть этих 'линз' обусловлена нашими желаниями, которые являются только лишь 'выпуклой стороной вогнутости нашего отвращения', и это искажает всю нашу систему ценностей в направлении наших собственных эгоистических интересов и уменьшает нашу способность понимать вещи такими, какие они есть на самом деле. Слова Уильяма Блейка, предлагающие альтернативу этому самозацикленному мировосприятию, стали классическими: 'Если врата восприятия будут очищены, все вещи будут восприниматься человеком такими, каковы они есть, бесконечными'.Полностью самоосуществленное человеческое существо является тем, чьи двери восприятия очищены. Эти двери, которые я выше сравнивал с окном, я представляю здесь как последовательные слои нашего бессознательного ума [12]. Те из них, которые находятся ближе к поверхности, весьма отличаются у разных людей, поскольку они являются отложениями нашего детского опыта. На некоторых уровнях мы встречаемся с Тремя Отравами (я перечислю их снова: желания, отвращение и неведение), которые являются общими и для человечества, и, возможно, в некоторой степени сущностными для нашего человеческого функционирования. Конечно, самые глубокие слои, как мы можем видеть, в действительности слоями не являются, будучи приоткрытой стеклянной дверью или зеркалом, показывающим скорее другие вещи, чем само себя. Но если это зеркало действительно есть в глубине нас, то в какой мере мы можем называть его своим? Ведь когда мы смотрим в него, мы видим просто окружающий мир.Открытие наружу, в бесконечность мира, – уже одного этого достаточно для того, чтобы называть этот глубочайший слой человеческого бессознательного священным. Этот проход в самой глубине бессознательного ведет нас к целостности всего, а конкретность слов Блейка может восприниматься как некая инструкция. Он не говорил нам, что очищенное восприятие раскрывает нам саму бесконечность. Но эта бесконечность обнаруживается во всех вещах, которых мы касаемся, и это напоминает те буддийские истории, которые говорят, что наиболее священной частью писаний являются их ненаписанные страницы – старая сосна, искривленная ветром и непогодой, или полет гуся в осеннем небе.Так я определяю природу того, что называется дживанмукта ; остается только описать такого человека. Что представляет собой жизнь такого человека и как она воспринимается другими людьми?Прежде всего, это неизменное присутствие, некая ноуменальность. Это не означает, что такой человек является как-то по особенному возбужденным или, наоборот, унылым; его состояние не имеет ничего общего с содержанием адреналина в крови или с маниакальными состояниями, которые вызываются депрессией для того, чтобы выровнять эмоциональный баланс. Это в большей мере напоминает то, что имел в виду Киплинг, когда он говорил об одном из своих персонажей: 'Он верил, что, когда человек знает, как много он знает о том, куда ему идти, все вещи являются одним большим чудом'. Противоположностью чувства священного является отсутствие безмятежного покоя и трезвости. Это однообразие, отсутствие интересов, банальность и прозаичность.Все другие признаки дживанмукта будут относительны по сравнению с одним абсолютным признаком: чувством поразительной мистериальности, таинственности всего существующего [13]. Все остальное, что мы могли бы сказать о таком человеке, должно было бы иметь положительное или отрицательное качество. Является ли такой человек
