– Жаль, – поморщился Серж. – Жаль, что мы не одни. А то бы я сейчас же потребовал платы за твое спасение. Но я подожду. Ожидание ведь только разжигает желание, ведь так?

– Ты негодяй, я всегда это знала.

– А я и не отпираюсь. Но к тебе-то я всегда хорошо относился.

– А кто меня соблазнил?

– Ба! Да ты сама этого хотела! И потом: не я тебя бросил, а ты меня. Подумать только, меня впервые бросила женщина! Я был так взбешен, что впервые в жизни промахнулся на дуэли! И этот день чуть не стал для меня последним! Но я больше не хочу умирать. Я хочу жить. С тобой. Пусть тайно, пусть всего месяц или два. Но разве мы не можем подарить себе хотя бы месяц счастья?

Он смотрел на нее своим обволакивающим и одновременно требовательным взглядом, дожидаясь ответа.

Она молчала. Только что он высказал вслух самое заветное ее желание. Всего месяц того счастья, которое у них было когда-то. Когда они оба еще были свободны и не заботились о будущем. И вновь лето, пряный аромат степи, прозрачная вода озер… И она на третьем месяце беременности…

– Тпру-у… Приехали, барин! – раздался голос кучера.

– Завтра ты будешь дома, – неожиданно мягко сказал Серж. – И мне представится возможность заняться, наконец, своими делами.

– Твоя тетушка, и впрямь, так плоха?

– Да, – он нахмурился. – К немногим людям я так привязан, как к ней… Буди же свою соню камеристку. Скажи ей, что мы приехали.

Через три дня в особняк графов Ланиных на Фонтанке постучал странный человек. Он был похож на бродягу, и ему долго не хотели открывать. Но бродяга грязно ругался и говорил, что у него письмо для хозяйки.

– Хозяйки нет, – отвечали ему.

– Открывай! – ревел бродяга. – Графиня Безобразова здесь, я знаю!

Наконец привратник смилостивился, но сказал, что в дом ни за что не пустит.

– Давай, что там у тебя? Ответа здеся дожидайся, коли графиня изволят прочесть твою писульку.

– Ответа не надо, – буркнул бродяга и, сунув привратнику записку, тут же исчез.

Привратник передал записку лакею, тот сказал о происшествии горничной Татьяне, а уж та аккуратно поинтересовалась у ее сиятельства, не ждет ли она какого известия.

– Что, для меня есть письмо? – внезапно оживившись, спросила Елена Алексеевна. И переглянулась с сидевшей напротив нее госпожой Осинкиной.

– Какой-то бродяга принес, только оно без конверта и без вензеля. Непонятно от кого.

– Давай сюда, дура! – накинулась на Татьяну штабс-капитанша и проворно выхватила у нее записку.

– Что там? – нетерпеливо спросила графиня Безобразова.

Софи, улыбаясь, протянула ей письмо. Там было всего несколько слов, без подписи.

«Дело сделано. Все устроилось, как вы того хотели», – прочитала Елена Алексеевна и глубоко вздохнула:

– Ну, слава Богу! Теперь мы свободны!

На следующий день после нападения разбойников на ее карету и чудесного спасения, еще не стемнело, графиня Ланина подъезжала к родному дому. Три года прошли с того дня, как Александра сразу после венчания села в карету вместе с мужем и, как ей тогда казалось, навсегда покинула Иванцовку.

Она ожидала увидеть ее в прежнем печальном состоянии, а поля в запустении. Василий Игнатьевич, которого она не могла теперь даже в мыслях своих назвать отцом, должно быть, окончательно спился, а Мари окончательно превратилась в старую деву.

К большому удивлению Александры, деревня, которую она помнила нищей и грязной, а мужиков ленивыми, вконец опустившимися, теперь совершенно преобразилась. Подлатанные и заново покрытые избы, веселые, сытые крестьяне, румяные девки в нарядных сарафанах и кокошниках, гладкая и также сытая скотина, которую в этот предзакатный час как раз гнали с пастбища, – вот что она увидела. О прежней нищете ничто теперь не напоминало. Проезжая мимо кузницы, она заметила, что здесь и в сумерках кипит работа. Завидев ее карету, мужики дружно снимали шапки.

Барский дом тоже словно преобразился. В усадьбе не было теперь и следа прежнего уныния и запустения. «Неужели все это Жюли? Или, скорее, ее муж, Владимир Лежечев. Помогает родне, – подумала она. – Вот с кого надо брать пример!»

Когда карета остановилась у крыльца, Серж помог ей выйти. На крыльцо вышла женщина, увидев которую, Александра затрепетала. Ей вдруг показалось, что это маменька, Евдокия Павловна, в своей неизменной шали и чепце. Потом она поняла, что это Мари. Но как же сестра стала похожей на покойницу мать! И как она постарела! Лицо стало желтым и сухим, словно пергамент, платье давно уже вышло из моды и полиняло, а на поясе болталась связка ключей. Нос у Мари как будто вытянулся и стал похожим на клюв, подбородок заострился. Она с откровенной неприязнью смотрела на заполнивший двор людей и лошадей.

– Рад вас видеть в добром здравии, Мария Васильевна, – учтиво поклонился ей Соболинский. – Надеюсь, теперь ваша сестра в безопасности и я могу заняться своими делами. Если позволите, я нанесу вам завтра визит. И если будут какие-то приказания… – он насмешливо посмотрел на зардевшуюся Александру. – Всегда к вашим услугам, графиня, – и Соболинский отвесил еще один учтивый, но полный изящества поклон, будто находился не посреди деревенского двора, а в модной гостиной.

Мари посмотрела на них с недоумением и сухо поклонилась Соболинскому, ни говоря ему в ответ ни слова. Подали его лошадь, Серж ловко вскочил в седло и тотчас уехал. До завтра, как он сам сказал. Вместе с Соболинским уехали его люди, и двор опустел. Три женщины смотрели друг на друга, словно примериваясь. Камеристка Вера робко стояла у кареты, прижимая к себе шкатулку с драгоценностями хозяйки, и ожидала приказаний.

– Здравствуй, Мари, – сказала Александра, поднявшись на крыльцо, и обняла сестру.

– Мне казалось, что ты вышла замуж за графа Ланина, а вовсе не за господина Соболинского, – с иронией сказала та.

– Я расскажу тебе эту печальную историю, как только отдохну. Ты получила мое письмо?

– Признаюсь, оно поставило меня в затруднение.

– Я же сказала, что возьму на себя все расходы.

– Как ты уже заметила, мы не бедствуем, – сухо сказала Мари и посторонилась: – Проходи в дом. Твоя комната готова.

Александра оглянулась и позвала камеристку:

– Вера, идем.

Она с некоторым волнением вошла в дом. Что ж, за время ее отсутствия почти ничего не изменилось, и в то же время изменилось все. Здесь нет больше девиц на выданье, не слышно их звонкого смеха и пустяшных ссор. В гостиной, на диване и в креслах больше не лежат пяльцы с неоконченной вышивкой и, что странно, Александра нигде не видит книг.

– А где… отец? – с трудом выговорила она.

– Отдыхает после ужина. Ты увидишь его завтра.

– Скажи, это преображение… Деревня, усадьба… Ты обязана этим Жюли?

– Жюли? Как ты сказала? Жюли? – рассердилась вдруг сестра. – Я всегда удивлялась: откуда у меня такие заботливые и внимательные сестры? – Последние слова Мари сказала с насмешкой. Она сердито прошлась взад-вперед по комнате, позвякивая висящими на поясе ключами, и заговорила вновь, со все возрастающим раздражением: – С тех пор, как вы разом вышли замуж и оставили меня здесь одну, в окончательно разорившемся имении, со спивающимся отцом, я чего только не передумала. Вы все неплохо устроились, особенно ты, но кто-нибудь из вас вспомнил обо мне?

– Я тебе писала, – сдержанно ответила Александра.

– Ах, ты мне писала! Как часто? Раз в год? И вот ты являешься ко мне, нарушив всякие приличия, со своим любовником…