на­верное, снег не скрипит под ногами, а прямо кричит, как живой. Сделаешь шаг, и земля звенит. И звон тот до са­мых звезд достигает. А им, звездам, мороз нипочем. Перемаргиваются, точно подсмеиваются над нами, что спешим мы закрыть уши от холода – торопливо отвертываем свои шапки. Может, звездам весело оттого, что солдаты не знают, какое дело предстоит им в эту глухую ночь?..

Двери в казарму уже не закрываются. Оттуда народ валом валит.

Замечаю, что командир роты и командиры взводов уже здесь. Офицерам нашим тоже нет покоя. Всегда на­чеку.

Старший лейтенант Куприянов подает команду:

– Рота, в линию взводных колонн, по четыре – ста­новись!

Построились мы в колонну и побежали через плац к артиллерийскому парку. За парком, где начинается наше учебное поле, стали на лыжи и двинулись к Муравьиному яру – месту сосредоточения по тревоге.

Вот и Муравьиный яр. Его покрытое кустарником дно прячется в потемках. Темно так, что от головы ротной ко­лонны трудно разглядеть замыкающие ряды.

Спустились мы по склону яра к заснеженным кустарни­кам, и здесь началась проверка готовности взводов к маршу. Командиры дотошно осматривают каждого сол­дата: все ли из оружия и снаряжения имеется налицо, не сунул ли кто случайно ноги в сапоги без портянок… Вся­кое может быть.

Потом лейтенант Фомин подозвал командиров отделе­ний своего взвода, чтобы отдать приказ. А между нами, солдатами, уже пронесся слух, что где-то в двадцати кило­метрах к северо-востоку от города «противник» высадил авиадесант. Придется с ним повозиться, и каждому инте­ресно, как оно все там будет.

Надеваем мы белые маскировочные костюмы, осматри­ваем крепления лыж. Возбуждены, даже мороза никто не замечает.

Подошли сержанты. Левада отвел наше отделение в сторону и начал объяснять задачу. Оказывается, задача нелегкая. Будем действовать мелкими группами. Млад­ший сержант Левада говорит, что успех зависит от уме­ния владеть компасом. Ведь нашему отделению предстоит пройти по прямой, по бездорожью восемнадцать километ­ров. Легко сказать – восемнадцать! И это через заснежен­ные поля, кустарники, овраги… К восходу солнца нужно сосредоточиться на южных скатах высоты с тригономет­рической вышкой. К этой же высоте, только с разных сто­рон, подойдут другие отделения нашего взвода.

Закрепляем мы визиры своих компасов на заданный азимут. Теперь никакая карта не нужна. Впрочем, карт на этот раз нам и не дали.

И только приготовились тронуться в путь, как старший лейтенант Куприянов вдруг крикнул:

– Воздух!

Мы замерли на месте. «Почему командир роты тре­вожится? Ведь темно. Пусть сто самолетов в небе, нам что до них?»

В это время в чаще кустарника кто-то пальнул из ра­кетницы. Не успела ракета разгореться над яром, как все мы, не сходя с лыж, кувырнулись в снег. И если бы ока­зался в небе настоящий противник, вряд ли ему удалось бы рассмотреть что-нибудь на дне Муравьиного яра.

Но все вышло по-иному. Близ нас стали рваться взрывпакеты – началась «бомбежка». Я даже не разглядел, кто те пакеты бросил. Наверное, командиры взводов.

Когда взрывы прекратились, командир роты дал такую вводную:

– Взвод лейтенанта Фомина понес потери! Выведены из строя командиры второго и третьего отделений и пуле­метный расчет первого отделения! Самолеты «против­ника» делают новый заход для «бомбежки»! Нужно рас­средоточиться. Каждое отделение действует самостоя­тельно.

Справа и слева послышались команды. Это сержанты уводят своих подчиненных из-под «удара». А наше отде­ление лежит, хотя в небе вот-вот опять может вспыхнуть ракета.

И тут только я смекнул, что мы остались без коман­дира: наш Левада-то зачислен в «убитые».

Вскакиваю на ноги и подаю голос:

– Второе отделение, слушай мою команду! Встать!.. За мной, бегом – марш!

Пустилось наше отделение по дну яра к его северному отрогу. А когда достигли расщелины, остановились и за­легли.

Рядом со мной лежит в снегу Василий Ежиков и шепчет:

– Молодец, Максим, здорово у тебя получилось, как в боевой обстановке.

Я наклонился к Ежикову и отвечаю:

– Товарищ рядовой Ежиков! На занятиях никаких Максимов! Есть заменивший командира рядовой Перепе­лица, есть рядовой Ежиков! Ясно?

Ежиков шмыгнул носом и ответил:

– Ясно…

Замечаю, что к расщелине подходит лыжник. Узнаю в нем лейтенанта Фомина. Подъехал он и говорит:

– Рядовой Перепелица, постройте отделение. С лыж не сходить.

Подал я как положено, команду, выровнял строй и до­ложил командиру взвода. А он спрашивает:

– Задачу отделения знаете?

– Так точно, – отвечаю.

– Действуйте. Время не терпит.

Я тут немного растерялся.

– Как, – спрашиваю, – действовать? Вести отделение по азимуту?

– Не только вести, – говорит лейтенант. – Кто в бою заменяет выбывшего командира, тот берет на себя полную ответственность за выполнение всей задачи. Командуйте.

Приказано – никуда не денешься. Но ведь впереди возможен бой с «противником». А чтобы командовать в бою, большое умение требуется. Командовать без уме­ния – все равно что слепому грибы собирать.

Но тут же подбадриваю себя: «Не робей. Перепелица, не зря тебя столько учили. Лейтенант знает, кому доверил отделение».

– Слушаюсь, – ответил я.

…Поднялись мы из Муравьиного яра, прошли завод­ской поселок и оказались на окраине города. Отсюда оп­ределен азимут на высоту с тригонометрической вышкой. Здесь, так сказать, печка, от которой танцевать начнем.

Вскоре цепочка отделения достигла железнодорожной насыпи. По ту сторону железной дороги перед нами раски­нулся заснеженный простор. Но этот простор только уга­дывался. Над полем стояча ночь.

Назначаю Ежикова и Самуся дозорными и приказываю им двигаться впереди отделения.

– Только не отрывайтесь далеко, – напоминаю солда­там, – будьте на виду.

В ответ Ежиков кинул на меня колючий взгляд. Зачем, мол, учишь ученых? Каждому солдату известно, что если дозор не имеет связи с ядром, то от него мало толку. Наткнется на противника, а просигналить не сумеет. Разве только шум поднимет. Но напомнить обязанность дозорных – не лишнее. Суть всякого учения – в повторе­нии. Повторишь лишний раз, крепче в мозгу засечется.

…Идут Ежиков с Самусем впереди, лыжню проклады­вают, а я по этой лыжне веду отделение. Мороз все креп­чает, лютует. Дерет щеки, нос. Капюшон маскировочного костюма около подбородка ледяной коркой покрылся. Иней серебрит брови солдат. Но шагаем легко. Наст твер­дый, припорошенный мягким снежком. Лыжи хорошо скользят по нему, даже посвистывают.

Вокруг мгла. Время от времени из этой мглы высту­пают кустарники, деревья да овраги встают на пути.

Причудливым все выглядит ночью. Каждый куст надел на себя снежную шапку и сидит под ней, не шелохнется. Приближаешься к нему, и мерещится, что впереди взды­бился какой-то здоровенный зверь. Глядишь и думаешь, что он от тебя далеко, но сделаешь шаг-другой, и уже вровень с ним. Одно слово – зимняя ночь. Только на фоне неба очень хорошо видны деревья – близкие и далекие.

Но мне некогда ими любоваться. Дозорные собьются с направления – кто в ответе будет? Ведь в такую ночь пройдешь мимо этой высоты с вышкой и не подумаешь, что она рядом. Вот и надо Перепелице сходить с лыжни, останавливаться на несколько секунд и подносить к гла­зам руку с компасом. И тут не просто нужно взглянуть на компас. Требуется точно совместить светящиеся стрелки, указывающие на Юг и на Север, с этими же надписями на циферблате и проверить, не отклоняемся ли мы от азимута, на который