на честном слове, и насыпали в нее ведра четыре песку – взамен взрывчатки. Потом далеко за изгибом пустили бочку по течению реки. Левада глядел на часы и подсчитывал, сколько метров проплывет бочка за одну минуту.
Подсчитал и приказал Таскирову выловить ее и немного отсыпать песку. А сам лопаткой начал отмеривать бикфордов шнур. Это не трудно было сделать, раз известно, сколько времени будет плыть наш «гостинец» от изгиба реки до понтонов.
Затем в бочку втиснули пять взрывпакетов, ловко, точно рукой хирурга, присоединенных к бикфордову шнуру, а потом – и сам шнур.
Работа шла быстро, бесшумно, под прикрытием залегших на краю кустарника у изгиба реки стрелков, автоматчиков и пулеметчика.
Все готово. Бочку, начиненную песком и взрывпакетами, закрыли и осторожно перенесли к тому месту, где заняли позицию основные силы отделения. Здесь младший сержант Левада зажег торчавший из щелки конец бикфордова шнура и втолкнул его внутрь. Потом столкнул бочку в воду…
Лежу я на краю кустарника и смотрю, как уплывает наша хитрая «мина». И уже мне боязно, а вдруг бочка взорвется, не доплыв до моста? Руки точно вросли в автомат, тело как струна напряглось; кажется, тронь его, и зазвенит.
Оглядываюсь на товарищей. И такие у всех окаменелые лица, прямо смех! Вроде извержения вулкана ожидают. Ежиков вытаращил очи и с испугом смотрит на бочку. Таскиров Али в комок весь сжался, вроде собирается метнуть аркан на дикого скакуна.
Особенно комичная поза у Петра Володина. Вытянул он свою шею, словно дальше хочет заглянуть, вздернутый нос побледнел, каска набок сползла. Не замечает даже, что ему на щеку здоровенная муха села.
А бочка все плывет. Заметили ее с моста, забеспокоились. Два солдата спустили на воду надувную лодку. Неужели неудача? К лодке подошел еще один солдат. Слышим, говорит:
– Хозяйка небось вымачивать ее поставила, а она уплыла.
А другой отвечает:
– А дымовая завеса тоже от хозяйкиной печки? – и показывает рукой через речку.
Мы невольно посмотрели за реку и увидели, что плоские высотки окутаны дымом. Несомненно, это наше подразделение готовится к атаке и маскирует направление своего главного удара. А может, и успели подойти основные силы…
Отчалила резиновая лодка от берега и поплыла навстречу бочке.
И вдруг младший сержант Левада, сдерживая голос, командует:
– Подготовиться к атаке!
И тут же громко:
– Огонь! В атаку, за мной!
С ходу ударили мы из автоматов, карабинов и ручного пулемета по надувной лодке, а сами с криком «ура» бросились к окопам, которые вырыты по бокам у входа на мост. «Противник» не сразу понял, что произошло. Начал, конечно, сопротивляться. Но через мост прибежал посредник с белой повязкой на рукаве, завернул лодку с реки, а солдатам в окопах приказал выйти из боя, так как наша атака оказалась, по его мнению, неотразимой.
Вскочили мы в окопчики, вырытые «противником», и оружие на другой берег повернули. Оттуда уже успехи открыть огонь. Но нас не выковырнешь из земли. Стреляем по противоположному берегу и за бочкой смотрим. Вот-вот она подплывет к мосту.
Но тут еще происшествие. Один сапер, который дежурил на понтонах, вдруг бросился в воду и поплыл навстречу бочке.
Стреляем мы по нему, а он плывет. Мы на посредника глаза косим, а тот только улыбается.
– Плохо, – говорит, – стреляете!
Подплыл сапер к бочке, ухватился за ее верх и… увидел, что бочка закупорена со всех сторон. А он надеялся, хитрец, успеть выдернуть бикфордов шнур. Не вышло! Не вздумал бы только верхнее дно поднимать.
Но солдат начал толкать бочку к берегу. Тогда посредник ему крикнул: «Вы убиты!»
А мы все стреляем по окопам «противника». Пулеметчик уже второй диск холостых патронов дожигает. Наконец, бочка наша подплыла к понтонам, потерлась о резиновый бок большой надувной лодки, стукнулась о деревянный настил и как ахнет! Сработали все наши пакеты. Верхнее дно бочки подпрыгнуло – и в воду. А в небо – туча дыма и песку.
После взрыва из-за реки донеслось протяжное «ура!». Это наши перешли в атаку.
И в самый раз. Увидели мы, что к понтонному мосту, который считается взорванным, приближается колонна пехоты «противника». Даже пыль столбом, так спешит она. Но какой толк? На тот берег ей теперь не попасть, к атаке не успеть.
А нам как быть? Ясное дело – отходить вдоль берега. Ведь свою задачу выполнили, обхитрили – победили.
ТРЕТЬЯ ВСТРЕЧА
Первый раз встретился я с ним при таких обстоятельствах…
Заканчивалась лагерная учеба. В поле уже было скучно. Убраны хлеба, местами поднята зябь, сиротливо мокло под дождем жнивье. А у солдат продолжалась страдная пора: учения, походы, стрельбы.
Наша рота заночевала в долине Сухого ручья. Я спал, как и все, на земле, одетый в шинель, подняв воротник, а кисти рук спрятал в рукава. Подушкой служил вещмешок.
Казалось, не успел я как следует улечься, а чья-то рука уже тормошит меня.
– Перепелица, твоя очередь заступать на пост, – узнал я голос Али Таскирова.
Вскочил я на ноги, поежился. Затянул потуже ремень, расправил под ним складки шинели и взял лежавший у козел свой автомат.
Рассветало.
Осматриваюсь. Справа по лощине темнеет лес. В той стороне где-то полевой караул от нашей роты. Чего доброго, из леса «противник» может нагрянуть. Слева лощина раздваивается. Один конец ее загибает на север, другой – пологий – переходит в широкую равнину, убегающую в серую муть.
Я обратил внимание на то, что серое небо перед восходом солнца предвещает добрую погоду. От этого даже настроение поднялось.
Хожу, караулю спящих товарищей и их оружие. По ту сторону козел с оружием бродят часовые из соседних взводов. Вдалеке, на равнине, покрытой стерней, замечаю всадника. И куда несет человека в такую рань, да еще не по дороге? Провожаю его взглядом, пока он не скрывается из виду за скатом долины.
Время от времени поглядываю на ручные часы. А часы, когда на посту стоишь да зябнешь, не торопятся. Но как бы ни ленились часы, а время идет. Вижу, стрелка к четырем тридцати подкралась. Сигналист играет подъем.
Миг, и солдаты на ногах.
С подъемом моя служба на посту закончилась.
В походе распорядок известный. Первым делом умыться, затем крепко позавтракать, попить чаю.
Мы с младшим сержантом Левадой из одного котелка едим…
Хорошо завтракать и смотреть, как выплывает из-за серой каймы горизонта слепящее солнце. Красивый восход. Застывшие на небе тучи огнем вспыхивают. А стерня точно битым стеклом усеяна: это роса на ней загорается серебряными искрами. Серебрятся также капельки влаги на нитках паутины «бабьего лета», которой стерня опутана.
Сидим мы со Степаном Левадой, уминаем кашу с мясом и глаз не отрываем от всей этой красоты. Не заметили даже, как ложки о дно котелка заскребли.
После каши – сладкий чай с сухарями. А потом – самое неинтересное – котелки чистить.
Иду вдоль Сухого ручья, выбираю, где песок получше, чтобы в минуту посуду свою надраить. Нашел такое место – тут же за изгибом оврага. Присел, «Путь далек…» насвистываю и чищу алюминий. Вдруг слышу, гупнуло что-то о землю, точно конь ногой. Оглядываюсь… Действительно, из-за недалекого куста