облокотилась на спинку кожаного кресла.
Ребров вошел в нее сзади и стал нетерпеливо двигаться, громко стоная. Ольга прижалась щекой к спинке и смотрела в огонь. Ребров стал двигаться быстрее, откинулся назад, потом схватил Ольгу за плечи, прижался к ней, замер и зарычал ей в волосы.
— Витя… — прошептала она и улыбнулась.
— Ой… даже слюни потекли… — Ребров вытер рот рукой, отошел и в изнеможении упал на диван. — Ой… Ольга Владимировна… простите меня… пожалуйста…
— За что же? — она потрогала себя между ног, понюхала руку.
— Простите… за все меня простите, — бормотал Ребров.
— Я приду сейчас, — она вышла и вернулась минут через пять, завязывая на ходу пояс белого махрового халата.
Ребров спал на диване. Ольга принесла одеяло, накрыла его, взяла свою одежду, головку в стакане, и пошла к себе в комнату.
Сережа проснулся раньше всех. За окном светило солнце.
Часы показывали 9.22. Сережа вылез из-под одеяла, потянулся, встал. На нем были красные трусы и белая майка с эмблемой рок-группы «Роллинг Стоунз». Он вышел в холл, подошел к двери ольгиной комнаты и осторожно приоткрыл. В комнате было сумрачно из-за плотно сдвинутых фиолетовых штор. Ольга спала. Сережа тихо вошел, прикрыл за собою дверь, подошел к кровати и стал медленно стягивать с Ольги одеяло:
— Однажды отец Онуфрий, обходя окрестности, обнаружил обнаженную Ольгу.
Ольга вздохнула:
— Сереженька…
— Ольга, отдайся, озолочу, — Сережа потрогал ее грудь.
Она зевнула, повернулась на спину, открыла глаза:
— Который час?
— Двадцать пять ебут десятого, — Сережина рука скользнула ей в пах.
Ольга шлепнула его по руке, села:
— Открой эти… шторы…
Сережа потянул за шнурок, шторы разошлись, солнце залило комнату.
— Ой, какая прелесть, — Ольга сощурилась потерла глаза.
— На лыжах пойдем… Виктор встал?
— Не скажу.
Она потянулась к халату, но Сережа схватил его и сел на подоконник:
— Цып, цып, цып.
— Засранец… ооойяяя! — она с хрустом потянулась.
— А у нашей Оленьки обе сиськи голеньки.
Ольга встала. Сережа бросил ей халат и отбежал к двери.
— Я тебя серьезно спрашиваю, — она посмотрела на плавающую в стакане с водой головку, — встал Виктор?
— У Ольки пизда рыжая!
Отшвырнув халат, Ольга кинулась к нему. Он юркнул за дверь. Распахнув дверь, она бросилась за ним, догнала возле туалета, ловко завернула ему руку за спину, зажала рот ладонью и втолкнула голой коленкой в ванную:
— Ну вот, сейчас будем закалять мальчика!
Сережа замычал. Ольга раздела его, влезла с ним в ванну, зажала его голову между своими ляжками, громко похлопала по худому мальчишескому заду:
— Сереже Анищенко прописаны водные процедуры.
Она направила розетку душа на зад Сережи, открыла кран холодной воды. Струйки с шипением ударили в Сережин зад. Сережа завизжал. Ольга закрыла кран:
— Еще, или прощения?
— Прощения, прощения!
Она отпустила его голову и, стоя над ним с душем в руке, развела свои длинные ноги:
— Целуй.
Стоя на коленях, Сережа поцеловал ее поросшие светлыми волосами гениталии.
— Еще.
Сережа поцеловал.
— Громче целуй.
Сережа поцеловал, громко чмокнув.
— Ах ты, поросенок! — усмехнулась Ольга, беря его за волосы.
— Что за крики? — голый Ребров вошел в ванную.
— Крещение младенца, — улыбнулась Ольга, — как почивать изволили?
— Прекрасно… — Ребров подошел к раковине, взглянул на себя в зеркало, провел рукой по щеке.
Сережа вышел из ванны, забрал свои вещи и вышел, обиженно молча. Ольга отвернула кран холодной воды, стала поливать себя из душа.
— М-да… ибо из малого строится великое, — пробормотал Ребров, взял с полки электробритву и стал бриться.
— Ой! Ах, хорошо! — вздрагивала Ольга под душем.
— И вот я о чем подумал. Мы сами не будем звонить Ковшову. Пусть сидит и ждет звонка. А Найман в это время поедет к кооператорам. С болванкой. И пощупает Ковшова за вымя.
— Как? — Ольга выключила душ.
— Радиотелефон стоит у кооператоров. Ясно? — Ребров посмотрел на нее.
— Гениально! — Ольга покачала головой и хлопнула мокрыми ладонями. — Гениально!
— Так победим.
Ребров плеснул в ладонь одеколона и быстро размазал по щекам.
Завтракали, как всегда, в оранжерее.
— Генрих Иваныч, как вы себя чувствуете? — спросил Ребров, помешивая кофе.
— Прекрасно, — Штаубе с аппетитом ел яичницу с ветчиной, — сон — лучшее лекарство. Авиценна прав.
— Не болит?
— Абсолютно. Ольга Владимировна, голубушка, налейте мне еще сока.
Ольга встала и принялась разливать всем апельсиновый сок из хрустального кувшина. Когда дошла очередь Сережи, он накрыл стакан ладонью и буркнул:
— Не буду.
Ольга протянула ему левую руку с согнутым мизинцем. Сережа, помедлив, нехотя взялся своим мизинцем за Ольгин.
— Мирись, мирись, мирись и больше не дерись, — сказала Ольга.
— А если будешь драться, то я буду кусаться, — пробурчал Сережа. Ольга поцеловала его в голову и налила ему сока. Ребров допил кофе, вытер губы салфеткой:
— Друзья. С вашего позволения, я воспользуюсь свободной минутой для небольшого сообщения. Я не сказал вам вчера, но и, по-моему, к лучшему. Брикеты от Голубева не поступили.
Ольга замерла со стаканом в руке. Штаубе перестал жевать:
— Как… как не поступили?
Ребров отрицательно покачал головой.
— А Маша? — Ольга поставила стакан.
Он снова качнул головой.
— Но, Виктор Валентиныч, я не понимаю! — повысил голос Штаубе. — Тогда как нам понимать прикажете ваши воскресные показания? И Маша? Что же получается, нас водят за нос? Я не понимаю ничего, объясните мне толком!
