среди серой травы. Длинные тонкие пальцы вытягивались и сокращались. Ветра не было, и ночь наступала темная, безлунная — душная, темная, звездная ночь равнин.
Через несколько мгновений наступит беспросветная тьма. Уже с трудом можно было различить ползущие по траве тени. Розалинда ощущала смерть повсюду вокруг себя, в саду, в городке. Ей ясно вспомнились слова, когда-то сказанные Уолтером Сейерсом: «Когда вы будете ночью одна за городом, попробуйте отдаться ночи, темноте, теням, отбрасываемым деревьями. Это ощущение, если вы действительно отдадитесь ему, раскроет перед вами изумительные вещи. Вы поймете, что хотя белые люди вот уже много поколений владеют этой землей, построили повсюду города, добывают из земли уголь, покрыли страну железными дорогами, маленькими и большими городами, все же они не владеют и пядью земли на всем материке. Он все еще принадлежит народу, который теперь физически мертв. Принято считать, что краснокожие полностью исчезли, но они все еще владеют американским материком. Их воображение населило его духами, божествами и дьяволами. Это потому, что в свое время они любили страну. Доказательства справедливости моих слов можно видеть повсюду. Мы не давали нашим городам красивых названий, потому что мы строили города некрасиво. Если у американского города красивое название, оно украдено у другого народа, у народа, который все еще владеет страной, где мы живем. Мы все здесь чужие. Когда вы окажетесь ночью одна за городом в любом месте Америки, попытайтесь отдаться ночи. Вы поймете, что только смерть живет в белых победителях, а жизнь осталась в краснокожих, которые исчезли».
Розалинда находилась под влиянием двух мужчин: Уолтера Сейерса и Мелвила Стонера. Она сознавала это. Казалось, они были возле нее, сидели возле нее на траве в саду. Розалинда была уверена, что Мелвил Стонер вернулся к себе домой и сидит теперь так близко, что услышит ее, если она повысит голос, чтобы его окликнуть. Чего они хотят от нее? Неужели она внезапно полюбила двух мужчин, которые оба намного старше нее? Тени ветвей устилали ковром землю в саду, мягким ковром, вытканным из какого- то нежного материала, по которому нога человека ступала бы совершенно бесшумно. Оба мужчины приближались к ней, ступая по ковру. Мелвкл Стонер был совсем близко, а Уолтер Сейерс шел издалека и находился еще на большом расстоянии. Его дух подкрадывался к ней. Между обоями мужчинами царило согласие. Они шли, неся с собой какое-то мужское знание жизни, которое хотели передать ей.
Розалинда поднялась с места и стояла, дрожа, у дерева. До какого состояния она довела себя! До каких пор это будет продолжаться? К какому познанию жизни и смерти ее ведут? Она приехала домой с очень простой целью. Она любила Уолтера Сейерса, хотела отдаться ему, но, прежде чем решиться на это, она, послушная какому-то внутреннему голосу, поехала домой к матери. Розалинда думала, что у нее хватит смелости рассказать матери историю своей любви. Она собиралась рассказать, а затем послушать, что скажет старшая. Если мать поймет, и отнесется сочувственно, что ж, это будет самое прекрасное, что могло бы произойти. Если мать не поймет… Как бы там ни было, Розалинда уплатила бы старый долг, оказалась бы верна какому-то старинному, само собой разумеющемуся обязательству.
Эти двое мужчин… чего они хотят от нее? Какое отношение ко всему имеет Мелвил Стонер? Она гнала его образ из головы. В образе другого, Уолтера Сейерса, было что-то, менее агрессивное, менее самоуверенное. Ее влекло ко второму.
Розалинда обхватила ствол старой яблони и прижалась щекой к шершавой коре. Девушка была внутренне так напряжена, так взволнована, что ей хотелось тереться щекой о кору дерева, пока не пойдет кровь, пока физическая боль не разрядит напряжения внутри нее, перешедшего в боль.
С тех пор как луг между фруктовым садом и концом улицы был засеян маисом, Розалинде, чтобы добраться до улицы, нужно было пройти по узкой тропинке, проползти под проволочной оградой и пересечь двор вдовы, державшей кур. Глубокая тишина царила над садом, и когда девушка проползла под оградой и добралась до заднего двора вдовы, ей пришлось ощупью искать дорогу в узком закоулке между курятником и сараем, держась рукой за необструганные доски.
Мать сидела на крыльце, ожидая ее, а на узком крылечке перед соседним домом сидел Мелвил Стонер. Розалинда заметила его, когда быстро проходила мимо, и слегка вздрогнула. «Что за мрачная ястребиная фигура! Он живет мертвечиной, мертвыми проблесками красоты, мертвыми старыми звуками, услышанными в ночи!» — подумала она. Подойдя к дому Уэскоттов, она легла на крыльце на спину, закинув руки за голову. Мать сидела рядом в качалке. На углу горел уличный фонарь, и лучи света проникали сквозь ветви деревьев, падая на лицо матери. Каким белым, неподвижным, мертвенным оно было! Бросив на него взгляд, Розалинда закрыла глаза. «Не надо! У меня пропадет мужество!» — подумала она.
Она могла не спешить с сообщением, ради которого приехала. Отец вернется не раньше, чем через два часа. Тишину деревенской улицы нарушил шум, поднявшийся в доме напротив. Два мальчика затеяли какую-то игру, бегали из комнаты в комнату по всему дому, хлопая дверьми и крича. Заплакал грудной ребенок, потом послышался, укоризненный голос женщины.
— Тише, вы! Тише! — говорила она. — Разве вы не слышите, что разбудили ребенка? Будет мне теперь хлопот, пока он не уснет снова!
Розалинда сплела пальцы и крепко стиснула руки.
— Я приехала домой, чтобы сказать тебе кое-что. Я полюбила одного человека и не могу выйти за него замуж. Он намного старше меня и уже женат. У него двое детей. Я люблю его, думаю, что и он меня любит… знаю, что любит. И я хочу принадлежать ему. Я хотела приехать домой и сказать тебе, прежде чем это случится, — произнесла она тихим и ясным голосом. Она задавала себе вопрос, не слышит ли Мелвил Стонер ее признание. Ничего не произошло. Кресло, в котором сидела мать Розалинды, медленно качалось взад и вперед, издавая легкий скрип. Скрип не прекращался. В доме по ту сторону улицы ребенок перестал плакать. Для того чтобы сказать эти слова матери, Розалинда приехала из Чикаго, и вот слова были сказаны; она чувствовала облегчение, была почти счастлива. Воцарившееся между двумя женщинами молчание длилось и длилось. Мысли Розалинды блуждали. Сейчас мать что-нибудь ответит. Вероятно, она осудит ее. Возможно, мать не произнесет ни слова, пока не вернется отец, и тогда расскажет ему. Наверно, они осудят ее, будут считать безнравственной и потребуют, чтобы она покинула их дом. Все равно!
Розалинда ждала. Как у Уолтера Сейерса, сидевшего в саду, сознание, казалось, покинуло ее, куда-то унеслось. Оно умчалось от матери к человеку, которого она любила.
Как-то вечером, в точно такой же тихий летний вечер, как сегодня, Розалинда поехала с Уолтером Сейерсом за город. До того он много раз разговаривал с ней, изливал ей свою душу по вечерам или на протяжении долгих часов в конторе. Он нашел в Розалинде человека, с которым мог разговаривать, хотел разговаривать. Какие стороны жизни он открывал перед ней! Разговоры длились без конца. В ее присутствии Уолтер чувствовал какое-то облегчение, и напряженность, ставшая для него привычным состоянием, ослабевала. Он рассказал ей, как хотел стать певцом и как отказался от своего намерения.
— Дело не в моей жене и не в детях, — сказал он, — Они могли бы прожить без меня. Беда в том, что я не мог прожить без них. Я неудачник, с самого начала, был обречен стать неудачником, и мне необходимо было что-то, к чему я мог бы прилепиться, что-то, чем я мог бы оправдать свою неудачу. Теперь я это понимаю. Я предназначен для повиновения. Я больше никогда не попытаюсь петь, потому что у меня есть, по крайней мере, одно достоинство: я знаю, что потерпел неудачу; я приемлю ее.
Вот что сказал Уолтер Сейерс, а затем в тот летний вечер за городом, когда она сидела рядом с ним в его машине, Уолтер неожиданно запел. Перед тем он открыл ворота фермы и молча повел машину по поросшей травой узкой дорожке и дальше по лугу. Фары были выключены, и автомобиль еле двигался. Когда он остановился, подошли коровы и стали поблизости.
Тогда Уолтер запел, сначала тихо, а затем все смелей, по мере того как он снова и снова повторял песню. Розалинда была так счастлива, что ей хотелось закричать на весь мир. «Это благодаря, мне он может теперь, петь!» — с гордостью подумала она. Как сильно любила она в это мгновение Уолтера, и все же, возможно, чувство, которое она испытывала, было, в сущности, не только любовью. К нему примешивалась гордость. Для Розалинды это был миг торжества. Уолтер выбрался к ней из тьмы, из темной пещеры неудачи. И рука протянутая ею, придала ему мужества.
Розалинда лежала на спине у ног матери на крыльце дома Уэскоттов, пытаясь думать, стараясь сама разобраться в своих ощущениях. Она только что сказала матери, что хочет отдаться этому человеку, Уолтеру Сейерсу. Едва сделав это признание, она уже спрашивала себя, вполне ли оно соответствует истине. Она была женщина, и ее мать была женщина. Что может сказать ей мать? Что говорят матери дочерям? Мужское начало в жизни — чего оно требует? Розалинда не вполне ясно понимала свои
