Командир полка меня ненавидел, я его тоже. По этой причине он меня и отправлял на самый дальний пост по дороге на Герат.

— Поезжайте, старший лейтенант, и примите командование. 37 пост самый горячий и кует либо героев, либо…, - он задержался и хмыкнул.

— Либо покойников, — тогда добавил я.

— Нет, трусов…, старший лейтенант.

Еще бы, успокоил. Уже пятого командира этого поста привозят в брезенте. Маджохеды прежде всего там выбивают командиров.

— Разрешите идти.

— Сейчас пойдете. Я еще не все сказал. Возьмешь с собой… врача лейтенанта Ковалеву. Да смотри, чтобы с ней ничего не случилось. Голову оторву, если что…

Ну вот навязали… Эта независимая барышня за приставание набила морду начальнику штаба полка, а снабженца капитана Сороку чуть не прихлопнула из пистолета, когда он пытался залезть в ее палатку ночью. Хорошо еще ранила его в ногу, а то могла бы и голову разнести. Теперь эту строптивую бабу в наказание пытаются затолкать со мной на дальний пост.

— Неужели ее нельзя было отправить поближе, а послать со мной какого либо фельдшера?

— Товарищ старший лейтенант, свои предложения, держите при себе, а пока выполняйте приказ.

— Есть.

Лейтенант Ковалева, скрутила свои светлые волосы клубком и закатила их под кепи. На ней такой же как и ребят камуфляжный костюм, только под курткой синий вязаный свитер, горло по пионерски повязано коричневатым платком, да на ногах синие красовки. Она несет в руке большую сумку, а небольшая, санитарная, перекинута у нее через плечо.

— Вы, старший лейтенант Бекетов?

— Я.

— Прибыла в ваше распоряжение.

— Оружие есть?

— Пистолет вот здесь.

Она хлопает свободной рукой по краю куртки.

— Из автомата стрелять умеете?

— Нет.

— Где бронежилет?

— Не выдали. Сказали на складе нет.

— Закиньте сумки в люк бронетранспортера, сами наверх. Ребята, там у вас место есть? Примите врача. Сержант Джафаров, присмотри за лейтенантом.

У нас небольшая колонна, четыре бронетранспортера, один разведывательный БТР и два грузовика. На 37 пост везем продовольствие, боеприпасы и смену. Пока от части отъезжает неполный взвод полу обученных салаг.

— По машинам.

Можно было бы и не кричать, все уже разместились по броне бронетранспортеров, но устав частично въелся в мои мозги и я еще не утерял того, что придирчиво вбивали в меня преподаватели училищ.

— Вперед.

Противно задымила, отходами солярки машина и тронулась с места. Со мной рядом сидит сержант Джафаров и молодой Коцюбинский.

— Товарищ, старший лейтенант, это правда, что скоро войне конец, — спрашивает Джафаров, затянувшись сигаретой.

— Откуда у тебя такие сведения?

— Рахим говорил.

Рахим, личный шофер майора Шефра, начальника разведки соседней афганской части.

— Ну и что говорил Рахим?

— Он слышал по голосу Америки, что в Кабул из Москвы пришел приказ, чтобы мы потихонечку свертывали свои дела здесь.

— Я был бы рад, если бы такой приказ существовал.

— Значит все лажа?

— Может быть…

— Вляпались. Теперь выбраться из этого дерьма не можем.

— Разговорчики, товарищ сержант.

Наступила тишина. На броне сидеть неудобно и большинство солдат разместилось на украденных в части одеялах, другие — на скатках шинели. Кто то любезно предложил врачихе скатку и та, поудобней сев, подтянула коленки так, почти положила на них голову.

— Доктор держитесь, за кронштейн башни, — прошу я ее, — не дай бог, свалитесь при повороте…

— У нас был такой случай, — опять заговорил сержант. — В прошлом году мы из туннеля перли на Кабул, а салажонок Баташов заснул на броне и его вынесло в стенку скалы при повороте…

— На смерть? — спросил Коцюбинский.

— Нет. Живым остался, только два ребра сломал, его сразу же домой отправили.

— Вот повезло то.

— Повезло лейтенанту Цваху, ему мизинец пулей отбило. Мало того, что его домой отправили, так даже орденом наградили.

Несколько салаг, прислушивавшихся к разговору, завистливо вздохнули.

— Товарищ старший лейтенант, — спрашивает меня неугомонный Коцюбинский, — а правда, что 37 пост самый опасный на дороге в Герат.

— Правда. Он стоит на самой развилке дорог у селения. С гор его все время тревожат маджохеды, а с поселка постреливают жители.

— За что они нас так ненавидят.

— У жителей востока, есть такое понятие — кровная месть. Вот так и идет по цепочке, за отца, за сына, за детей….

Боже мой, что я несу? И дураку ясно, что Афганцы ненавидят нас за то, что мы ведет себя как захватчики в их стране. Но нельзя же говорить об этом солдатам.

— Если мы знали об этой их особенности, зачем нужно было начинать убивать этих отцов, сыновей и детей? — фыркает сержант.

— Наверно такие вопросы надо задавать не мне.

Мы опять замолчали. Глинобитные жилые строения кончились и перед нами выплыла зигзагообразная лента дороги. То слева, то справа, стали появляться возвышенности, а далеко впереди замаячили горы.

— Скоро начнется, — тянет сержант.

— Что, начнется? — пугается Коцюбинский.

— Самые опасные приключения.

— Ребята, — обращаюсь я к солдатам, — подъедем к горам, слушайтесь только мою команду или сержанта, не раздумывая делайте то, что вам прикажут.

Все молчат. Невидимый холодок смерти проскользнул по их сердцам.

Дорога петляет в гористой местности. Мы все на стреме. Солдаты напряженно глядят по сторонам, сжимая в руках, снятые с предохранителей автоматы. Мне протянули из люка бронетранспортера наушники и ларингофон и теперь на связи сидит вся колонна. Впереди мелькает разведывательный БТР. Там сидят