Бывший лазарет на Барочной улице был обращен в офицерское общежитие и стал 'колыбелью Добровольческой армии'.

Была открыта запись в армию. Вся молодежь загоралась, но Корнилов отдал приказ принимать юношей лишь старше 17-ти лет и непременно с письменного согласия родителей.

На этой почве разыгрывались грустные сцены. - В студенчески батальон как-то утром явилась одна дама и сразу в повышенном тоне обратилась к адъютанту:

- На каком основании вы забираете наших детей?

Адъютант объяснил ей условия приема молодежи в Добровольческую армию.

- Но моему сыну нет 17-ти лет, и я никакого разрешения не давала, а он у вас.

Адъютант спросил фамилию у дамы и отыскал бумагу за ее подписью.

- Что вы мне показываете? Эта подпись и вся бумага поддельная.

Позвали мальчика. Когда он увидел свою мать, весь вспыхнул и хотел 'драпануть'. Адъютант его задержал.

- Зачем ты подделал подпись? Нам таких не надо, собирай свои вещи и уходи.

Мальчик весь в слезах закричал:

- Не хочу идти домой... Хочу защищать Россию! - Потом внезапно бросился на улицу и исчез.

В какой партизанский отряд попал потом мальчик - неизвестно, но домой он не вернулся.

Много таких мальчиков приходило в Добровольческую армию на всем ее пути. Круглых сирот подбирали и сами войска или штабы,

Таких юных солдат за их малый рост и за то, что они в боевом отношении будто бы не страшны, старые добровольцы шутливо называли 'баклажками'.

Про одну такую 'баклажку' рассказывал А. П.:

- Когда мы заняли Курск, многие приходили и записывались в части. Был большой подъем. В Корниловский полк пришел мальчик, гимназист лет 15-ти, и настоял, чтобы его приняли. Вскоре он был убит...

- Мы уже отступали, когда ко мы пришел незнакомый старик, весь заплаканный, и молча подал мне книгу.

- Что это? - спросил я.

- Пришли вы к нам в Курск, и ушел с вами мой мальчик. А уходя из дому, он попросил мать - мама, если меня убьют, отдай эту книгу генералу Кутепову... И вот я вам принес, исполняя его волю. Это первая книга, которую ему подарила мать...

- Я принял подарок... Открыл книгу - это были рассказы о походах и подвигах Суворова... (См. H. A. Цуриков: 'Генерал Александр Павлович Кутепов', Прага, 1930 г., стран. 43.).

Завещанною книгу маленького героя А. П. очень берег. И. быть может, эта книга для А. П. была дорога еще и потому, что она так ярко напомнила ему собственное детство.

Приезжали в Добровольческую армию и девушки - прапорщики Керенского производства. Однажды из Москвы явилось пять таких юных и хорошеньких прапорщиков. Службу они знали безукоризненно, перед старшими 'тянулись', но 'прапорщиц в штанах' встретили грубым смехом и отказали в приеме.

Собрались в своей комнате пять несчастных девиц-офицеров и разрыдались. Им казалось, что у них растоптано в душе все святое. Они думали, раз мужчины отказались воевать, то остались еще девушки и женщины, которым Россия дороже жизни. Их жертву отвергли, и они решили, что дальше жить незачем. Пошли в ближайшую аптеку и купили какой-то отравы. Развели ее в воде и выпили залпом... Одна из них умерла, других отходили. Над ними сжалился начальник одного партизанского отряда и принял их к себе на службу. Он провоевали всю гражданскую войну и вынесли всё ее тяготы. Некоторые из них были убиты...

Офицеров в Добровольческую армию записывалось ничтожное количество. Из трехсоттысячного офицерского корпуса большинство было морально подавлено и махнуло на все рукой - не мы заварили кашу, не нам ее расхлебывать. Были и такие, что старались отогнать от себя кошмары ежедневной жизни кутежами и пьянством.

В Ростове и Новочеркасске пооткрывались всякие кафэ и 'чашки чая'. В них проводили вечера целые ватаги офицеров и их дам.

Как-то поздно вечером из одной такой 'чашки чая' возвращалась веселая компания и проходила мимо Государственного банка, на охране которого по занесенному снегом тротуару ходил с винтовкой офицер- доброволец в потертой шинели. К нему, гремя саблей, подошел подгулявший офицер и, растягивая слова, сказал:

- Поручик, сколько вы получаете жалованья, и какие в вашей Добровольческой армии свободные должности?

- Я служу не из за жалованья, а таких должностей, как моя, сколько угодно.

- Значит, служите за идею... Похвально...

В это время дамы стали заглядывать в освещенные окна подвалов банка.

Часовой офицер сказал, - сударыни, пожалуйста, не останавливайтесь и проходите по дорожке.

- Идемте, mesdames,-сказал их офицер. - Счастливо оставаться, поручик. Ходите по своей дорожке, а мы уже пойдем по своей пьяной широкой дороге...

Из многотысячного офицерского кадра, находившегося в Ростове и окрестных городах, в Добровольческую армию и партизанские отряды поступали лишь десятки, а взрослое гражданское население, несмотря на все воззвания к нему, вовсе уклонялось от борьбы. В студенческий батальон сверх молодежи записалось всего двое - учитель танцев и присяжный поверенный, но и эти незаметно 'смылись', когда добровольцы выступили в поход.

Подписанный большевиками 19-го февраля 1918 г. Брест-Литовский 'похабный мир' пробудил многие души. У офицеров вспыхнула воля к сопротивляемости, и гражданская война, вскоре разлилась по всей России.

С матерьяльным снабжением Добровольческой армии дело было еще хуже.

Право на свое легальное существование Добровольческая армия подучила от Донского правительства лишь после того, как добровольцы подавили восстание большевиков, захвативших внезапно в ночь на 26-ое ноября власть в Ростове и Таганроге. Но и после этого Донское правительство не оказывало никакой помощи 'Алексеевской организации', несмотря на то, что донские войсковые склады ломились от запасов. Приходилось покупать теплые вещи, обувь, белье, медикаменты или на рынке или у казачьих комитетов. Вооружение же доставали всеми правдами и неправдами. Нисколько пушек украли, а частью отбили у возвращавшихся частей с Кавказского фронта. У них же отбирали винтовки и пулеметы.

Вооружались и таким образом:

Собиралось человек десять добровольцев и в нескольких верстах от Новочеркасска в открытом поле останавливали петардами воинский эшелон. Трое с револьверами в руках обходили вагоны и требовали, чтобы все вооружение было сложено в переднем вагоне. Если встречали малейшее сопротивление, тотчас подавали команду якобы целой роте, рассыпанной за насыпью. Оттуда несся шум и раздавалось несколько выстрелов из пулемета. Солдаты смирялись и выполняли приказание. Они начинали сносить пулеметы, винтовки и ручные гранаты, но, проходя по насыпи, быстро обнаруживали все количество залегшей 'роты'. Наступал решительный момента, когда надо было овладеть разнузданной массой.

Офицеры выскакивали на насыпь и наводили на толпу пулемет и винтовки. Старший офицер тотчас командовал:

- Становись! Равняйсь!

Толпа в несколько сот человек начинала неохотно строиться.

- Смирно!

Из рядов уже раздавалось урчание и выкрики:

- Опять старый режим...

Офицер подходил вплотную к наиболее негодующему и пускал ему пулю в лоб.

В шеренге образовывалась пустота.

- Сомкнись!

Очень редко приходилось выпускать вторую пулю.

Солдаты выстраивались в колонну и шли, как на параде, версты 2-3 в сторону от поезда.