добрел до Садового Кольца, у него захватило дух. Машин было еще немного, но даже среди них порой мелькала диковинная иностранная красавица. А вокруг, как на офицерском смотре, стояли высокомерные дома. С десятками нужных и ненужных украшений, вобрав приметы разных веков, они имели вид грозный и распущенный одновременно. Их разделяла улица, такая широкая, что из любого ее места можно было вырезать две-три небольших Энских площади. Первые автобусы и троллейбусы сонно выползали из переулков. Дальние крыши проявлялись медленно, как на фотографии, сквозь утренний полумрак.

Генка перешел через Садовое кольцо и двинулся к площади Тургенева по Кировской улице. Марши о Москве, сами собой звучавшие в его ушах, неожиданно сменились старой знакомой мелодией, от которой глаза начинали копить влагу, как апрельские сосульки.

Теперь Москва имела вид камерный и очень старинный. На Кировской было еще меньше людей, чем на Садовой. Дворник заговощицки покосился на 'студента' из провинции. Гражданин, выгуливающий исполинского дога, посмотрел на него без выражения. Из древнего подъезда выскочила барышня, на ходу подкрашивая губы. Глаза у нее были заспанные и шальные. Она подмигнула Генке, чем окончательно лишила его уверенности в себе.

Город вокруг него был велик, спокоен и грозен. Генке легко поверилось в то, что такой город никогда и ни за что не поверит слезам. Поэтому он прогнал свою давнюю спутницу-мелодию и зашагал дальше легким, спортивным шагом. Дома молча провожали его к Красной площади.

Пройдя мимо метро 'Тургеневская' и поклонившись Грибоедову ('Наше - вам, СанСаныч!'), Генка вырулил на Лубянку и онемел от размеров площади. За этой просматривалась еще одна, такая же, и он простоял несколько минут под чугунным взглядом Дзержинского. Потом снова взял себя в руки и отправился дальше. Поблуждав в подземных переходах, вынырнул у Большой Никольской улицы и двинулся по ней к Кремлю, чьи башни уже замаячили впереди.

Когда он оставил позади только что открывшийся ГУМ и ступил на брусчатку Красной площади, Солнце окончательно очухалось от похмельного московского рассвета. Генка увидел на булыжнике свою тень и впервые поверил в то, что все происходящее - не сон. И еще. Он поймал себя на мысли, что уже час или больше того не думает об Анюте.

Он стоял посреди Красной площади, и сквозь эхо прошедших по ней парадов слышал командорскую поступь Судьбы. Путь, проделанный от Свалки - сюда, был ее первым шагом. Он глубоко вдохнул утреннюю свежесть, нащупал в кармане бумажку с адресом и отправился к ближайшему метро - по первому московскому делу...

* * * - Генка! - Вовчик!

Ребята в шутку обменялись ударами. Вовчик имел заспанный вид и был одет в пижаму.

- Рад тебя видеть, старина! Тыщу лет, тыщу зим! Ну, проходи, раздевайся. Чего встал?

Генка оробел от размеров прихожей и ее убранства. Еще подходя к могучему сталинскому дому, где жил его приятель, он начал чувствовать себя дворнягой. Внутри квартиры это ощущение усилилось.

- Да проходи, говорю тебе. Дома нет никого и не будет. Все - на даче. Приезжают раз в неделю со мной поругаться. - Та ты здесь один живешь? - поразился Генка. - Ну... - Вовчик подмигнул, - один - понятие относительное. Заходи и будь как дома. - Слушаюсь, ваше высокородие!

Генка бросил пожитки в угол и разулся. Потом прошел следом за Вочиком в комнату и снова застыл, как вкопанный. Комната была огромна. В ней стояла дорогая мебель, внутри которой мерцал хрусталь. На полках стояла невиданная аппаратура. А на стенах висели настоящие (!) картины. Генка, до этого знакомый только с репродукциями из 'Огонька', сразу почувствовал разницу.

- Ну что ты встал опять! Генка! Не узнаю гладиатора! - Вовчик схватил его за руку, - Пошли завтракать, потом осмотришься.

По дороге на кухню Вовчик распахнул давал указания:

- Вот твоя комната. То есть она - моя, но пока что ты здесь поживешь. Вот сортир. Вот ванная. Вот твое полотенце... Так... Тут - родительская спальня, без крайней нужды, - Вовчик подмигнул, - не заходить. Убьют потом. Так. Вот и кухня.

Он открыл холодильник, и Генка в который раз за сегодняшний день поразился. Там было все. При виде незнакомой колбасы у него потекли слюнки. Он даже отвернулся, чтобы не выдать эмоций. Вовчик достал колбасу, сыр и бутылку портвейна.

- Чай, - пояснил он.

Генка удивился, но промолчал. Вовчик порезал еду на тарелки, сноровисто открыл бутылку и разлил вино по стаканам.

- Садись!

Гена сел.

- За тебя! И за приезд.

Не переставая удивляться всему, что видит, Генка взял в руки полный стакан портвейна.

- Нет, Вовчик! - сказал он, - за тебя! За этот гостеприимный дом! - Во дает! Не успел за стол сесть, как уже алаверды хозяину говорит... Будь!

Вовчик осушил свой стакан. Генка последовал его примеру.

Ему показалось, что вино попало сразу в голову, минуя желудок. Бессонная ночь и новые впечатления сделали свое дело. Все виденное в полном беспорядке уселось на карусель, и невидимая рука нажала на большую красную кнопку. Карусель завертелась вместе с ним, Вочиком и дворцом, в который Генку занес Случай.

- Как бокс? - спросил Вовчик. - Еще занимаешься? - В последнее время форму потерял, - сказал Генка. - Набрал пять кило, тоска. - А я еще два года назад бросил. Надоело. Но до сих пор помню, как ты мне на республиканских тогда врезал... - Да уж. Слабоват ты был против него. - Кого? - Моего Черного человека. - А это еще кто? - Потом расскажу... - Надеюсь. Жить нам с тобой еще долго... Что делать собираешься? - Поступать буду. - В институт? - Ага. - Какой? - В Мед. - Ты чего, рехнулся, что ли? Там конкурс двадцать пять человек на место. - Ну и что? - А то, что хрен ты туда поступишь. - Ну, это мы еще посмотрим. Слышь, Вовчик? - А? - У тебя учебники школьные остались? Чтоб не покупать? - Есть, конечно. Только... - Что? - По учебникам в институт не поступишь. Тут специальные пособия нужны, задачники... - Куплю, если надо будет. - Ну-ну... Значит, в медицинский... Все с тобой понятно, доктор! - Все равно поступлю. - Ну-ну... - Поступлю, я тебе говорю! - Генка! - Вовчик! - Гена разозлился. - Все, молчу. Поступишь, поступишь. А пока - давай еще по одному вмажем. - Не могу. Я хочу сразу в институт съездить, насчет экзаменов узнать. - Да ты хоть знаешь, куда ехать? - Примерно. - Ну, чтобы не заблудиться, давай еще по одному. - Давай. И я поеду... Слушай, Вовка! - Чего? - У тебя телефона нет? Мне бы позвонить. - Домой? - Ага. И еще в одно место, тут, в Москве. - Валяй, звони... Телефон - в гостиной, на туалетном столике.

Гена вышел в коридор, а Вовчик остался на кухне. В его лица сползла маска взрослого радушного хояина, он по детски потянулся и зевнул...

* * * Когда Гена вернулся домой, было уже темно. Он едва не заблудился в вечернем Городе, но никак не мог отказаться от соблазна еще полюбоваться Москвой. Путешествие на метро не давало ему такой возможности. Наконец, показался знакомый дом с шахтером и колхозницей над высокой аркой. Гена, еле шагая от усталости, поднялся на третий этаж и позвонил в дверь.

Нет ответа.

Генка поставил на пол сумку с учебниками и позвонил еще раз. Потом еще. Наконец, дверь распахнулась и Генка увидел румяную, запыхавшуюся девчонку. Она ничуть не удивилась при виде его, а втянула за руку в прихожую.

- Ты, наверное, и есть 'Лариосик из Житомира'? - спросила она, улыбаясь. - Что-то вроде того, - буркнул оробевший Генка. - Ну, тогда привет. Заходи, мы тебя ждем.

В прихожую влетел Вовчик. Он обнял Генку за плечи и, едва дав разуться, потащил за собой в комнату.

Там сидела большая компания ребят и девчонок. Все были нарядно одеты и немного пьяны. Генка в своей костюме из энского универмага почувствовал себя паршивой овцой. Тем более что все присутствующие разглядывали его в упор, как в зоопарке или цирке.

- Вот он, наш Кассиус Клей из Энска, - провозгласил Вовчик. - Прошу любить и жаловать. - Чур, я первая его буду любить! - крикнула та девчонка, что открывала дверь. - Надька! - прикрикнул Вовчик, - Не порть ребенка!

Все рассмеялись. Кто-то потянулся за бутылкой.

- Штрафную! - сказал Вовчик, передавая Гене полный стакан порвейна. - Ого! - сказал Генка. - Чайная церемония продолжается? - А ты как думал. У нас тут каждый день, с утра до вечера, такая икебана. Вот, Надька не даст соврать.

Надя копошилась у полки с пластинками, и от внезапного воспоминания у Генки перехватило в горле. Он выпил вино и сел с краю стола.

- Что будем слушать? - спросила Надя. - У вас нет 'Бони М'? - спросил Гена, надеясь, что в этой волшебной квартире есть все.

После секунды молчания все расхохотались.

- 'Бони М'? Нет, дружище... - сказал Вовчик, - Однако, чуваки, оцените, что в энской губернии слушают! Не Зыкину какую-нибудь, а 'Бони М'!

Смех плеснул снова. Генка почувствовал оскорбленным не только себя, но и свое воспоминание. Он нахмурился и посмотрел в сторону. Надька, тем временем поставила диск, и в комнате раздалась странная, тяжелая музыка. Ничего подобного Генка еще не слышал.

- Будем тебе хороший вкус прививать, Геночка, - сказала Надька. - Начнем с Кинг Кримсона, а там видно будет.

Все примолкли, делая вид, что тащатся от музыки. Бутылка с портвейном снова пошла по кругу. Надя села прямо напротив Генки и посмотрела ему прямо в глаза. Ему было стыдно признаться себе, что девчонка чудо как хороша. Он уставился в свой стакан, будто надеялся найти там что-то интереснее надиного лица.

Посидел минуту, другую.

Все продолжали слушать музыку и искоса поглядывать на нового гостя. А он сидел дурак-дураком, как и ожидалось от дремучего провинциала. Потом вдруг встал и сказал.

- Вовчик, тебя можно на минутку?

Вовчик вышел с ним в коридор.

- Ничего, если я пойду к себе? То есть, к тебе? - Зачем? -