Нам захотелось уйти из этого дома поскорее, но за окном бушевала метель, и мы так устали, добираясь сюда по пояс в снегу, что как сели, так и не могли подняться с места.

- Если у вас ничего нет, у нас кое-что есть, - попытался улыбнуться Шереметьев и, достав из полевой сумки банку консервов, сухари и плитку шоколада, выложил на стол. - Угощайся, дед!

- Я беден, но щедр! - крикнул Импи старик. - Я отвечу на угощение русских своим угощением.

Хлебнув горячего чаю, слепец снял со стены кантеле - инструмент, похожий на старинные русские гусли, - и, перебрав струны, тряхнул седыми кудрями:

- Послушайте сказку, которую еще никто не записал на бумагу.

Импи попыталась остановить его, что-то сердито и настойчиво сказав по-фински.

- Ничего, куда им торопиться в такую метель... - ответил старик.

'Наверное, ей не терпится выпроводить нас, пока не перепеклись пироги в печке, - подумала я. - При нас и доставать их не хочет, жадная злюка!'

Старик пригладил свои седые волосы, перебрал звонкие струны кантеле и запел несколько хрипловатым, но приятным, задушевным голосом:

Жили два хозяина, жили два соседа:

Водяной Бюля, водяной Юля.

Каждый имел озеро, хорошее озеро,

Полное окуней, и налимов, и линей,

А ершишек-плутишек без счету имел.

Скучно длинною зимою под покровом ледяным.

Скучает Бюля, скучает Юля.

И надумали соседи в карты поиграть!

Вот засели водяные: от зари и до зари

Играют на линей, на глазастых окуней,

На лососей серебристых, на икрянистых щучих.

А ершишки-плутишки в размен идут.

И продулся Юля водяному Бюле:

Всех щук проиграл, всех лососей проиграл.

Не только линей - всех глазастых окуней.

И ершишек-плутишек до мелочи спустил!

Вот восходит солнце - зиме поворот,

Счастливец Бюля выигрыш берет.

У бедняги Юли - уплыли все щуки,

Лососи, налимы, окуни нарядные...

А ершишки-плутишки никак не плывут!

Рассердился Бюля: - Ты обманщик, Юля,

Ершей своих прячешь, отдавать не хочешь.

Я их в карты выиграл - я их с водой выпью!

Приложился Бюля к озеру Юли...

И давай воду пить, сквозь усы ершей цедить!

Жадный так напился - водой подавился,

Распух да и лопнул!

А беднягу Юлю без воды оставил.

Сидит голый водяной на мокром каменье,

Под ледяным куполом холодно Юле.

По синей по коже - мурашки идут.

Заплакал тут Юля - к черту обратился:

- Лучше б я подох, лучше б удавился!

Черт про то услыхал, - толкнул зайца,

Заяц в озеро скакнул, топнул о купол,

Лед обвалился - Юля и убился!

С тех пор водяных нет в озерах этих...

Чем дольше старик пел, тем больше меня клонило в сон и от тепла, идущего от печки, и от негромкой музыки кантеле. И сказка, которую я слушала с удовольствием, переходила в какое-то забавное сновидение.

Мне казалось, что это я иду по берегу озера, а не заяц... Импи толкает меня на лед, и я проваливаюсь со звоном. Открываю испуганно глаза, а это звенят струны под пальцами старика сказителя:

Водяные, водяные, не играйте в карты,

Ни на щук, на окуней, ни на маленьких ершей,

Вы от зимней скуки песнями спасайтесь.

Разумейте сказку - бедствий опасайтесь!

Последние строки его песни заставили меня вздрогнуть. В них какое-то предупреждение!

Импи резко сказала что-то по-фински и засмеялась неестественно громко.

- Ну вот, смеется внучка моя, говорит: это все показалось глупому карелу спьяну. Все-то мы у нее глупые. А такое было. Однажды вода из Юля Ярви ушла в Бюля Ярви. И все рыбы уплыли, только упрямые ерши остались. Все это истинная правда. Мой дед сам видел, как заяц на лед прыгнул и лед обвалился... Там скалы на дне - так весь лед торосами встал.

Сон сразу слетел с меня, и мы обменялись с инженером тревожным взглядом. В одну минуту возникла перед моими глазами страшная картина. На озеро Юля Ярви садятся наши бомбардировщики, а лед его раскалывается, и наши красавцы самолеты проваливаются в трещины, погибают среди нагромождения льдин. Не знаю, что подумал Шереметьев, но по тому, как он вытер лоб рукой, по-видимому, и его бросило в жар от неожиданной догадки. Шуточная история про водяных отражала одно из непонятных и грозных явлений природы, не раз наблюдаемых местными жителями. Не в силах разгадать его, поэтические карелы, создавшие сказки Калевалы, сочинили еще одну неизвестную нам сказочную песню.

- Повторите, дедушка, повторите! - попросила я. - Мне хочется записать эту забавную историю.

Старик не торопясь, попив чайку, еще раз спел нам про картежников-водяных, и теперь мы с Шереметьевым слушали так, что не пропустили ни слова. Когда пение окончилось, я взглянула в окно. Метель приутихла. Сквозь морозные узоры стекла можно было различить и сруб водяной мельницы и старинное колесо, покрытое сосульками. А ведь эта мельница построена как раз на протоке, соединяющей озера Бюля и Юля Ярви. Стоит разрушить плотину или открыть вешняки, уровень воды в Юля Ярви понизится и лед действительно осядет на подводные скалы... И если в это время сядут наши самолеты...

У меня мурашки пошли по коже, как у проигравшего водяного Юли.

- Товарищ Шереметьев, - сказала я, подавляя дрожь, - метель утихла. Нам нужно идти к самолету. В гостях хорошо, а дома лучше.

- Да, да, - вмешался старик, - если торопитесь, вам надо скорее идти. Один порыв бури пронесся, за ним налетит второй.

- Без лыж я не дойду. Я и шагу не могу больше сделать в таком рыхлом и глубоком снегу, - сказал Шереметьев.

Когда выяснилось, что в доме только одни лыжи и то женские, на которых ходит Импи, Шереметьев огорчился, а я сказала:

- Ладно, вы подождите здесь, товарищ инженер. Я сбегаю на лыжах к нашим - они здесь недалеко - и пришлю за вами собачью упряжку. Прокатитесь с ветерком... Вы одолжите мне свои лыжи? Не бойтесь, в залог я вам оставлю офицера! - обратилась я к Импи.

Она пожала плечами, словно не понимая. Но, когда я вышла в сени, поманив за собой Шереметьева, она прокралась за нами бесшумно, как кошка.

Я попросила инженера помочь мне приладить к ногам лыжи и, когда он нагнулся, успела шепнуть:

- Оставайтесь и будьте начеку. Караульте Импи. Следите за мельницей. Оставляю гранаты и ракетницу. В случае нападения... Тсс! Ни слова, нас подслушивают.

Шереметьев ответил глазами, что понял.

- До скорого свидания! - сказала я громко и скользнула прочь от крыльца.

Вначале я шла по льду ручья, вытекающего из Юля Ярви. Но он был слишком извилист. Пробираясь между гор, разделяющих озера Юля и Бюля Ярви, он петлял, как заяц. Лучше было подняться на водораздел и потом съехать с горы прямо к нашему аэродрому.

Снег снова повалил густо, хотя ветер утих. Сквозь снегопад все предметы казались неясными и движущимися. Корявую северную ель я принимала за волка; скалу, торчащую из-под снега, - за человека. И часто хваталась за револьвер.

Когда я стала подниматься на гору, позади вдруг раздался удивленный крик:

- Импи!

Сердце у меня так и упало. Кто же это меня принял за Импи? Уж не тот ли, для кого она пекла пироги?

Я ускорила подъем, стараясь поскорее добраться до вершины. Там я так припущусь с горы, что меня