А комиссара куда же я дену? - спросил я. Майор смежил белые ресницы, причмокнул, потом поднял глаза.
-Об этом я не подумал...
- Тогда комиссар займет мое место, - предложил майор. - А я туда, махнул он рукой на дверь, - на нары...
Обед был праздничный. На столе возвышались над тарелками бутылки с шампанским, с водкой и с Крымскими винами. - Вот это да! -Умеют принимать на Маяке, -Вино убрать, - сказал я. Все стихли.
- Как? - удивился Кудымов. - С прибытием не выпить. Сегодня же нам не летать.
- Убрать,-повторил я. Потом добавил: -До вечера. За ужином разрешаю положенную фронтовую норму и толькo. А будут ночные полеты - ни грамма. Чтобы запаху даже не было.
Шилкин и Капитунов печальным взором провожали убывающие со стола бутылки.
- А счастье было так близко и возможно, - вздохнул Шилкин.
Я промолчал: знал, что меня поймут правильно. Как бы не соблазнительно было опрокинуть по стаканчику после трудного перелета, да еще перед таким обедом, но
обстановка может измениться в любую минуту и эскадрилья окажется небоеспособной. А настроение - состояние довольно гибкое. После вкусного борща тишина лопнула, как перетянутая струна, и пошли гулять за столом
Посмотреть новые самолеты и познакомиться с отличившейся на Перекопе эскадрильей приехало из Севастополя большое начальство. Я узнал только бригадного комиссара Степаненко и еще нескольких полковников. Они ходили по стоянке, заглядывали в капониры, гладили ладонями зеленую перкаль обшивки истребителей, перебрасывались словами, не имеющими отношения к эскадрилье, задавали техникам и механикам пустяковые вопросы, на которые мог бы ответить любой моторист.
От свиты отошел молодой полковник:
- Здравствуйте, товарищ старший лейтенант, - сказал он приветливо, как старый знакомый. - Вы командир этой эскадрильи? Я - начальник тыла ВВС, Желанов Матвей Данилович.
Я ответил на приветствие. Полковник спросил, в чем нуждается эскадрилья.
- Откровенно сказать, я еще сам толком не знаю в чем... Покажет будущее... У меня нет еще инженера, нет техсостава, начальника штаба. Все выявится в процессе работы.
- Понимаю, - согласился полковник. - В случае чего обращайтесь ко мне.
- Карету бы, товарищ полковник, дали какую-нибудь, - сказал я вкрадчиво. - А то тут вон какие перегоны мерить придется. Или летчиков по тревоге перебрасывать.
- Машину не обещаю, - вежливо ответил Желанов. - Посмотреть надо...
На другой день, готовясь к полетам, я с Алексеевым стоял у капонира. Подъехала черная эмка. Шофер, захлопнув за собой дверку, спросил.
- Вы Авдеев?
- Я, а в чем дело?
- Полковник Желанов прислал. Вот ваша машина, а вот я - ее водитель Марченко Юрий Петрович, тридцати пяти лет от роду. Одессит.
На последнем слове он сделал особое ударение,
Батько Ныч
У генерала Острякова была привычка не давать пустых обещаний, как и не откладывать разрешение наиболее важных и самых простых вопросов 'на потом'. Конечно, если решение их и выполнение обещаний зависели только от него. Не забыл он и обещания вернуть в эскадрилью батьку Ныча и доукомплектовать ее техническим составом.
Батько Ныч ощутил на небритом лице солнечные лучи, но у него не хватало сил открыть глаза. Проснулся он мгновенно от оглушающего рева штурмовика, проскочившего над грузовиком. Пригнувшись через ветровое стекло, насчитал шесть 'илов'. 'Пошли на задание, - отметил он про себя. - Губрий с Херсонесского...'. И тут же за балкой, в которой слоями отстаивался плотный туман, он увидел перед собой край земли, а дальше стеною стояло море.
- Дa, здесь уже отступать некуда, - сказал Ныч самому себе.
Немолодой, с подстриженными черными усами водитель в надвинутой на широкие брови армейской пилотке угрюмо молчал, не сводя с дороги глаз, покрасневших от пыли и бессонницы. Всю дорогу он не проронил ни слова, о чем-то думал. Кто знает, какие мысли были в его голове.
Машина, притормаживая, катилась под уклон. Ныч
раскуривал трубку и смотрел, как взлетают на Херсонесском маяке самолеты. Вдоль полуострова длинным белесым пологом висела пыль.
Меня на аэродроме Ныч не застал.
Комиссар дал прибывшим с ним людям передышку до обеда - отмыть дорожную пыль, побриться, заменить белье. Потом построили себе под жилье землянку. А на
другой день начали сооружение крытых капониров для самолетов. Работали от рассвета и до темна...
Ныч достал из нагрудного кармана блокнот, на ходу перечитывал записи:
'Обращение Военного Совета Черноморского флота:
Врагу удалось прорваться в Крым. Озверевшая фашистская свора гитлеровских бандитов, напрягая все свои силы, стремится захватить с суши наш родной Севастополь - главную базу Черноморского флота.
Товарищи черноморцы!
В этот грозный час... каждый боец, командир и полит работник должен драться с врагом до последней капли крови, до последнего вздоха... Летчики Черноморского флота! Сокрушительным шквалом металл а поражайте вражеские танки, артиллерию, пехоту. Бейте в воздухе и на земле фашистских стервятников, мужественно защищайте родной город от вражеских сил!..'.
'Нужно рассказать людям, как это обращение выполняется. О героях 54-й береговой батареи, которые 30 октября под командованием старшего лейтенанта Заики первыми открыли огонь по танкам и мотопехоте противника. Три дня сражались батарейцы без подкрепления, уничтожили у деревни Николаевки несколько танков, броневиков и автомашин, более 800 гитлеровских солдат и офицеров. И о женах артиллеристов надо сказать. Как в самые критические минуты помогали они своим мужьям. А вчера вступила в бой 30-я батарея капитана Александра'.
Ныч пересек заросшую густым бурьяном балку, вышел у крутого спуска на дорогу недалеко от Казачьей бухты. Легкий ветерок донес с севера тяжелый вздох крупнокалиберной пушки. 'Трехсотпятимиллиметровая, - угадал комиссар. А если заговорят все батареи? Да добавить корабельный огонь. Вот только пехотушки маловато, пехоты. А настроение своим ребятам нужно как-то поднять...'
Так, идя по накатанной дороге, батько Ныч готовился к беседе с ребятами о положении дел на Севастопольском участке фронта.
Сзади сердито рявкнула сирена- такие сигналы бывают лишь на легковых машинах начальства, Ныч вздрогнул от неожиданности, сошел на обочину. Его обдало густой пылью. Машина, проскочив, взвизгнула тормозами, прошуршала скатами по дороге и остановилась. Пыль, лениво оседая, отступала на другую сторону дороги, и Ныч увидел серый ЗИС-101, а рядом у передней открытой дверцы стоял генерал Остряков.
- Николай Алексеевич? - невольно вырвалось у Ныча.
- Здравствуй, Иван Константинович, - сказал Остряков, улыбаясь. Здравствуй, дорогой Батько. Вот, где судьба свела. Садись подвезу.
Он пожал Нычу руку и открыл заднюю дверцу машины. Отказываться было неудобно, тем более, что встреча обрадовала Ныча, приятно - за два с лишним года не забыл его Остряков, сзади по походке или по фигуре узнал. Генералом он видел его впервые. Ныч поблагодарил, сунул голову в машину, на заднем сиденье увидел летчика, майора Наумова. Тот подвинулся.
- Ты чего такой серьезный? - спросил Остряков, когда машина тронулась.
- Веселого мало, Николай Алексеевич, - ответил Ныч. -- Не знаю толком, что людям сказать о прочности нашей обороны.
- Могу подсказать. Позавчера прибыла из Новороссийска восьмая бригада морской пехоты. На подходе части Приморской армии. Правда, сильно потрепанные, но они доукомплектуются и через несколько дней будут вполне боеспособны. Ожидаем еще кое-какую подмогу. В воздухе, сам видишь, пока мы хозяева. Мало? - Спасибо, товарищ генерал, обрадовали вы меня. Перебросились еще несколькими словами. Машина остановилась у капонира истребителя командующего, а самолет И-16 Острякова стоял рядом, не замаскированный. У самолета ходил командир Херсонесской авиагруппы подполковник Константин Иосифович Юмашев. Встречал командующего. На вид Юмашеву было под пятьдесят, а на самом деле месяц назад ему исполнилось тридцать девять. Он был летчиком- истребителем высшего класса, прекрасным командиром и воспитателем. Жизнь ПРОШЕЛ ОН трудную. Много было в ней несправедливых обид. Особенно в 1937 году. Но кто считался сейчас с обидами, когда враг стоял под Севастополем! Командующий выслушал доклад Юмашева, потом механика о готовности самолета к вылету, пожал обоим Юмашев и Наумов ушли к своим самолетам. - Что пишет твоя Евдокия? Прости, забыл отчество, - спросил Остряков. -Ануфриевна, - подсказал Ныч. -Понимаешь, запамятовал. Почти три года не видались. У тебя помню сынок был. Марат, что ли? - Марат, Николай Алексеевич. Четыре годика уже. - А у меня детей нет. - Остряков задумался. Они распрощались. Ныч смотрел, как, сотрясая воздух ревом моторов, красиво взлетели три тупорылых И-16. Генерал Остряков, подполковник Юмашев и майор Наумов ушли на боевое задание...
Как Ныч оказался с нами? Основные силы Черноморской авиации размещались тогда по Кавказскому побережью. Штаб ВВС флота эвакуировался из Севастополя в Новороссийск. По неотложным делам Остряков должен был вылетать на Большую землю, а это не всегда удавалось. И командующий пришел к выводу, что держать в Севастополе своего заместителя генерала Ермаченкова незачем. Пусть руководит авиацией флота на Кавказе, а на главном участке боевой деятельности, в Крыму, будут он и новый комиссар. Вместо погибшего бригадного комиссара Степаненко могут утвердить Кузенко. Заменить Михаила Григорьевича он никогда не сможет - не того уровня и размаха человек, но помощь все-таки какая-то будет. И еще - необходимо иметь в Севастополе свой штаб, вернее,
