еще сто лет прожила. Пусть дети там будут присмотрены. И внуки. Только кому теперь сказать «прости»? Софа добилась своего. Она стала главным человеком в его жизни.

«Я же смеюсь от щекотки? От радости? Когда сделка хорошая и сам у себя украду? Софа, ты помнишь?» Софа, конечно, помнила, ее жизнь прошла под Игорем. В хорошем смысле. На похороны он не поехал. Дела.

— Ей уже все равно. Ко мне тоже можешь не приезжать, я таки, оказывается, выродила вонючку, да? — кричала мать по телефону.

— Мама, ты успела ее полюбить? — устало поинтересовался Игорь.

— А когда я кого-нибудь не любила? — живо возмутилась мать.

— Да, мама, я понимаю.

Когда Софа уезжала, она сказала мужу:

— Поживи для себя немножко.

Это было три года назад. Три года назад Игорь Львович понял, что солнце уже норовит присесть за горизонт. И еще он понял, что не любит петрушку. Только не активно — до ненависти, а просто не любит, и все. Он готовил себе салат и, нарезая зелень, вдруг подумал, что без нее ему будет вкуснее. Хотя до того — и так было хорошо.

Но Софу не вернешь, небосводу не заплатишь, зато расставание с петрушкой не принесло сожалений. Наверное, это и значит, «пожить для себя».

Секретарша вскочила со стула, едва не сломав ногу:

— Игорь Львович, вам звонили из Нью-Йорка. И вот — вам подписали документы на линию полиэтиленовой упаковки. И еще…

— Да, — сказал Игорь Львович и запер кабинет. Каждый его день начинался со звонка матери. Ей не спалось. Правнуки выходили из-под контроля. Чужие дети — чужие проблемы.

Он отзвонил по делам и стал думать о Марке. Игорь Львович любил думать. Он наслаждался, когда одна мысль плавно перетекала в другую и неожиданно прерывалась накопленными за жизнь образами. Игорь мог бы составить из них сонник. Сонник для грезящих наяву. Но он не занимался бесплатными проектами и поклонами в пользу нищих. Игорь Львович полагал, что если каждый мужчина будет зарабатывать деньги и кормить только своих, то в мире наступит долгожданное благоденствие. А эфемерным сонником можно пользоваться, только плотно прикрыв двери кабинета.

Мысли о Марке текли по двум противоположным направлениям. Марк ему нравился. Он умел удивлять. Удивлять ежедневно и неорганизованно. Марк, казалось, не впадал в депрессии, не рефлексировал. Он перся по жизни. И перся как танк, с другой стороны, Марк, конечно, был подлецом. Наглым, но очень талантливым. Он не мог не знать, что Игорь будет осведомлен о поездке уже в тот день, когда Марк только соберется отвезти документы. Но страна пребывания вызывала восхищение. Марк мог поехать куда угодно. Деньги были — Марк рискнул и крутанул убийственный (потому что за это часто стреляли) контракт с металлом. Но куда угодно уперлось в простое название — Объединенные Арабские Эмираты. «А в Дубаи, а в Дубаи сидит под пальмами Махмуд-Али». Логика у паршивца блестящая — там, где под пальмами сидят «али», нет места обрезанным по правилам иудейской веры. Поэтому Игорь Львович не поедет на лихом жеребце через семь морей водворять блудного сына на нужное место. В паспорте на выезд, конечно, не указывается национальность. Но Игорь Львович вполне привык к золотому правилу о том, что бьют не по паспорту, а по морде. А от этого арабами брезговал. Лучше не связываться. Ай да Марк! Только вот зачем так активно плевать против ветра? Если на одежде не хватает жидкости, то можно стать под душ, и все будет красиво.

В этот раз Марк перегнул палку. Нет, сломал. Перегнул он ее еще при первом знакомстве. Но сейчас в Игоре Львовиче взыграла кровь обиженных предков. Марк неожиданно для самого Игоря Львовича наступил, оказывается, на очень большую мозоль. Даже на инфицированную растертость.

— Галочка, — встрепенулся вдруг Игорь Львович, — Марк вернул нам кредит?

— Да, — нежно ответила телефонная трубка.

— Давно?

— Еще на той неделе.

Игорь Львович рассерженно огляделся. Он сам отслеживал поступление денег. Он помнил об этом кредите так долго, что вдруг забыл. Марка не упрекнешь в финансовой нечистоплотности. И бойцов посылать не из-за чего. Мысли Игоря Львовича неожиданно пронеслись над картинами жестокой расправы и пышных похорон Марка.

— Жаль-жаль…

Игорь Львович вздохнул. Марк не тянул на заказное убийство. Он наплевал в душу, но если бы за это убивали, планета вымерла бы еще при неандертальцах. Интересно, у них была душа? Если нет — значит, вымерли бы позже. Но это лирика. А Настя на даче? Вот тогда начнется бытовая трагедия и стоны по разбитой любви. Настя… Игоря Львовича начало знобить. Он становился очень уязвимым, когда речь шла о семье вообще и о Насте в частности. Настя была красивой доброй девочкой. Бесхитростной. Значит, глупой. Игорь Львович просмотрел. Или Софа? Но Настя была, и этого достаточно, чтобы у Игоря сладко сжималось сердце. Он увидел ее впервые, когда ей только исполнилось десять лет. Мама была права: его старший сын сделал «что-нибудь» похуже. Он привел в дом разведенную женщину с ребенком. Не считая того, что женщина была старше сына на шесть лет. А «бесплатное приложение» Настя не могла родиться у двадцатидвухлетнего папы.

— Это что? — строго спросил Игорь Львович, глядя на парочку новых родственников.

Мама сидела в кресле и удовлетворенно улыбалась.

— Я повторяю: это что? — закричал Игорь.

— Это когда у нашего папы болит голова, он начинает заговариваться. Сейчас дадим таблетку, и все пройдет. Сережа, ты рассказал бы о нашем папе своей девочке. — Софа нежно вывела Игоря в коридор, втолкнула в ванную и закрыла за ним дверь на крючок. — Когда нужно будет полотенце — позовешь, — сладко пропела она и пошла успокаивать будущую невестку.

Настя на носочках вышла из гостиной, где все уже целовались, и присела у двери в ванную.

— Тебя выпустить? Или ты еще глупый? — спросила она.

— Почему глупый? Это как проверить? — Игорь уже успокоился и не хотел выходить. Ему было стыдно быть таким похожим на свою маму.

— Вот ты мне скажи — то, что у свиней спереди, едят?

— Голову? — удивился он. — Не то чтобы едят, но холодец варят, точно.

— Нет, не голову, а как у меня и у мамы, только перец, — едят? — Настя из-за двери не так стеснялась, просто хотела узнать.

— Я не знаю. Нет, наверное.

— Значит, ты глупый. А кричишь. Хочешь, я тебя заговорю?

— Как?

— Заговором, как же еще? — Настя уже не сомневалась, что этот новый дедушка давненько не гулял во дворе с девочками. — Ты точно не знаешь? Уверен? Не кивай, вслух говори.

— Точно.

Настя затянула замогильным голосом:

— Как только ты узнаешь эту тайну — ты сразу умрешь. Никогда и ни у кого не спрашивай об этом, не смотри телевизор и не читай книги, не слушай разговоров на эту тему, не заказывай это в столовой — и ты проживешь долго-долго!

Игорь расстроился — в дом привели больную девочку. Теперь она стала нашей, и ее необходимо повести к врачу. Боже, а что сказать-то ему: «она меня заговорила свинячьим писюном»? Мама родная…

— А ты всех так заговариваешь? — спросил Игорь Львович.

— Нет, только тебя. По блату. Так ты сразу кричишь, а так начнешь прислушиваться — вдруг кто-то о заговоренном шептать начнет. Понял теперь? Меня Настя зовут.

— Тогда выпускай, Настя.

Она победила его сразу. Из-за нее он сразу был посажен в тюрьму. Мимоходом она подарила ему фактически вечную жизнь. Ну, какой нормальный человек будет интересоваться подобными глупостями?