- Фильтруй базар, пензюк. В чем твои проблемы?

 - Ты же сказал, что «Поехали» не считается!

 - Не считается. Я и сейчас так говорю.

 - Тогда почему я проиграл?! — Сергей нервно тискал пилотку.

 - Потому что после «Поехали» ты должен был минуту молчать! А ты ведь не просто говоришь! Ты поешь как соловей! Заткнуть тебя невозможно!

 У Федотова, внезапно перехватило дыхание. Он открыл рот и выпученными глазами уставился на Максима. Тот был готов поклясться, что слышит как хлопают белесые ресницы его деревенского друга. Через секунду Федотов захохотал. Он хохотал так, что из его глаз текли слезы. Серега размахнулся и сильно ударил Макса по плечу. Яцкевич тоже смеялся. Шутить над Сергеем было приятно…

 - Ладно, Серега, не нужны мне твои сигареты. Просто надо было, чтобы ты нервничал…

 - Нет. Проиграл, значит отдам. Ты честно заработал.

 - Ладно. — Яцкевич выкинул окурок и поднялся. — Дело хозяйское, хочешь — отдашь, не хочешь — не обязан. Подорвались! Четыре минуты!

 Они вбежали в Ленинскую комнату за секунду до того, как капитан Мамырко начал политзанятия. Макс перевел дух — наказания они избежали.

 Замполит считал, что любой солдат жаждет почерпнуть бриллиантовые россыпи партийной мудрости и припасть к студеному роднику ленинского учения. Так высокопарно выражался молодой коммунист, что очень веселило приземленных «духов», «карасей» и «черпаков». «Деды» на политзанятия не ходили.

 Опоздание на этот пир разума могло быть следствием лени, нерасторопности, или, боже упаси, несознательности. Любой из этих пороков следовало искоренять непримиримо, самым действенным, а, следовательно, самым беспощадным образом. И, хотя антиалкогольная компания подорвала в глазах солдат авторитет партии и правительства, единственным противовесом ненавистному капитализму оставался блок СЭВ. Защитники отечества должны быть нравственно чисты и сознательны.

 Офицер посмотрел на часы и недовольно оглядел собравшихся.

 - Жду еще минуту. — пробурчал он и задал вопрос, который его беспокоил уже два дня: — Кто заклеил мягкий знак на названии концерта «Играй, гармонь!»?

 Не ожидавший такого веселого начала Максим с шумом выдохнул, но, опомнившись, он зажал рот обеими руками и стукнувшись лбом в стол, беззвучно захохотал. Сбоку кто–то захихикал. Сдерживаемый смех напоминал плач. Остальные не поняли — в чем собственно проблема.

 - Вам смешно?! — повысил голос замполит. — Правильно! Для этого стада похотливых баранов концерт «Играй, гормон!» в самый раз! Но кто посмел поднять руку на наглядную агитацию?!

 Запыхавшись, вбежали дневальные. Ибрагимов и Большаков были присланы для того, чтобы заполнить пустующие места и создать видимость массовости. Вставший вместо них «на тумбочку» сержант Рустамов осоловел от недосыпа и ругался, поминая замполита, его маму, политзанятия, коммунистическую партию, советскую армию и недоумевал, как это Аллах устроил такой бардак в отдельно взятой стране.

 Мамырко походил еще немножко и с сожалением посмотрел на незаполненные стулья ленинской комнаты. Пустые места зияли, словно выбитые зубы. Концерт «Играй, гормон!» был на время забыт. Ждали более важные дела. Замполит с сожалением подумал о том, что больше никто не придет, что молодых, податливых к восприятию марксизма–ленинизма мозгов только четырнадцать, и опечалился. Если бы была такая возможность — он убедил бы всех на земном шаре. Да! А несогласных — уничтожил. И по всей земле наступил бы мир. Со всех сторон раздавались счастливые песни рабочего класса, целыми городами танцевали бы освобожденные народы и отовсюду бы доносился детский смех…

 Мамырко представил себе эту огромную массу черно–желто–красно–белых людей и снова поразился. Как прогрессивное человечество не скинет с себя непосильное ярмо угнетателей и эксплуататоров? Почему до сих пор существуют религиозные предрассудки? Как в эти сказки могут верить люди? Например, тот же Джабаров. Или Навазов. Ну да ладно, темные людишки. Для них все ответы в Коране. Но как быть с Яцкевичем? Этот же умный. В Бога не верит. Но до чего мерзкий. Вечно у него вопросики. И лезет же гад своими лапами к гению! Фраза «Диктатура пролетариата есть высшая форма демократии», видишь ли, содержит внутреннее противоречие! Вот ведь жидовская морда!

 Капитан был уверен, что дело не в национальности. Все люди равны. Ведь есть же славные евреи! Доктор Левин, например. Вылечил его от нехорошей болезни и никому не сказал. Но Яцкевич…

 Однажды Мамырко услышал, как тот спрашивал у хохочущего Федотова: «А почему всем хорошим людям не собраться, и не убить всех плохих людей?». Губит ведь чистую душу, сионист проклятый.

 Однако даже у замполита в последнее время стали возникать сомнения. Нет! Не дай бог, не в идеях Ленина — Маркса. Вся теория была великолепна, и имена их — святы, но… Но что–то происходило неправильно. Генеральный секретарь, человек, который в принципе не мог ошибаться, затеял слишком уж крутые реформы. Зачем перестраивать то, что хорошо работает? И если антиалкогольную компанию и ускорение Мамырко поддерживал абсолютно, то гласность его пугала. Как можно давать возможность говорить тем, у кого нет ничего святого? Но если ЦК решил, то у него, простого коммуниста сомнений возникать не должно. Он — простой винтик гигантской машины. И он — хороший винтик. Не его дело решать, куда машине ехать, не его право советовать водителю.

 Капитан сделал еще несколько шагов и резко развернулся на каблуках.

 - Учение Маркса вечно! Почему, Яцкевич?! — Он указал на него пальцем и пристально посмотрел в глаза. Максим вскочил и диким голосом заорал:

 - Потому что оно верно!

 - А почему оно верно? — Палец теперь указывал на Федотова. Тот встал, и, подумав секунду, ответил:

 - Потому что оно вечно!

 - У попа была собака… — тихонько промычал Максим, не разжимая зубов.

 - Садитесь. — разрешил капитан, и начал политзанятия. — Как вы знаете, товарищи солдаты, живем мы в тяжелое время. — замполит прокашлялся и обвел взглядом притихших военнослужащих. — На вооружении военно–воздушных сил Швеции поступил бомбардировщик «SR–71». «Черный дрозд» по классификации НАТО. Как известно, это очень коварный самолет. Его скорость составляет… составляет… — Мамырко оглядел солдат, ожидая подсказки. Максим поднял руку.

 - Говорите, Яцкевич.

 - Максимальная скорость «черного дрозда» в три раза выше скорости звука. — сказал он поднявшись.

 - Да? — Удивился капитан. — Это значит, что если из Копенгагена крикнут, то «SR–71» три раза прилетит, прежде чем мы услышим. Садись, Яцкевич, стараешься.

 - Служу Советскому Союзу!

 Вызванный в Ленинскую комнату для массовости, дневальный Ибрагимов заснул, убаюканный мерным замполитовским голосом. Его лысая голова со стуком упала на стол. Солдат проснулся, вскочил и, не соображая, что происходит, закричал:

 - Так точно!

 Мамырко видел все потуги дневального не поддаться призывам Морфея, замечал, как все ниже и ниже клонится голова, и решил не наказывать узбека.

 - Стой, если тебе невмоготу.

 Благодарный замполиту и злейшему врагу всех коммунистов — Аллаху, за то, что не последовало наказание в виде дополнительных нарядов, Ибрагимов остался стоять

 - Хорошо. — Мамырко посмотрел на часы. До конца занятий оставалось еще сорок минут, а говорить, по большому счету было нечего. Он решил опросить солдат. — Рядовой Федотов!

 - Я! — Серега встал и, переминаясь, улыбнулся. Со стороны казалось, что капитан чем–то его обрадовал.

 Замполит с удовольствием осмотрел большое тело рядового и подумал, что этот, исконно русский человек ласков к друзьям, но не дай Бог, оказаться его врагом. Враг его, естественно, должен быть нерусским. Однако Сергей улыбался, вспомнив анекдот рассказанный нерусским Яцкевичем.

 - Федотов. — Мамырко решил задать несложный вопрос. — Что такое Бенелюкс?