любого вида конфликтов, будь то дворовые, семейные или межгосударственные.

 Если ты не боишься, если готов на эскалацию — вовсе не нужно лезть в драку. Достаточно дать понять, что ты готов к бою и не отступишь. И тебя больше никогда не будут трогать.

 Максим прервал разглагольствования Федотова о прелести «кулaчек» и вкратце рассказал ему о своем опыте противостояния со старослужащими. После того, как их на время разделила одна из воронок, которую они обогнули с разных сторон, друзья снова сошлись. Сергей заговорил не сразу. Некоторое время он думал, кривился и сплевывал через выбитый зуб. Потом толкнул Яцкевича плечом и нехотя сказал:

 - Хорошо тебе, Макс, говорить. — Сергей зажал одну ноздрю и выдул соплю на подсохшую землю. — Ты только полтора месяца по–настоящему был «духом», а ведь в «учебке» все равны, все «духи». «Дедов» немного, только сержанты. Уставщина для духов лучше дедовщины. Хотя и тоже, ептать, не сахер.

 - Так–то оно так, Серега, но и там были свои заморочки. Знаешь, что такое шесть часов строевой подготовки в день? Или еще была фишка: каждый вечер отбивались на «три скрипа». Ужас!

 - Какие три скрипа? А это еще что такое?

 Яцкевич ухмыльнулся. «Три скрипа» было излюбленное развлечение сержанта, который, с одной стороны, был старослужащим, но никак не мог использовать свой статус без опасения быть «сосланным» в строевую часть.

 - Кровати ведь скрипят, если на них двигаться. — Максим снова ухмыльнулся.

 - Конечно.

 - Ну так вот, этот гад после отбоя проверит, что одежду ровно сложили и говорит: «Первый взвод — всем спать! На три скрипа — подъем». А сам подойдет к ближайшей койке, нажмет два раза и отсчитывает: «Один скрип, два скрипа… Я вижу, вы духи спать не хотите, ворочаетесь. Еще раз кто–то шевельнется — подъем». А сам сядет и ждет. И вот пятьдесят человек лежат и боятся дышать, чтобы не скрипнуть. Никому неохота быть виноватым. А самое гадкое, что очень скоро начинаешь понимать, что ты лежишь в очень неудобной позе, и надо срочно ее поменять, иначе — просто невозможно.

 - Ну?

 - Ну что — ну? Кто–нибудь, естественно, шевельнется. И… «Взвод, подъем! Сорок пять секунд, выходи строиться! Время на отлично вышло!..» И вот так вот часок отбиваемся.

 - Ну и что? — Федотов презрительно скривился. — Зато тебя никто не бьет…

 - Даже не знаю. — Максим положил руку Сергею на плечо. — Когда бьют, оно, конечно, неприятно, но и «учебка» — не санаторий. Максим задумался, где хуже и чуть не провалился в яму. Сергей вовремя подхватил его под руку.

 - Уф, спасибо. — Выдохнул Яцкевич.

 - Какое спасибо! Зачем спасибо? — Обиделся радист. — Мы ведь друзья!

 Максим помотал головой, соображая, что именно он сказал не так, но осознать противоречие между дружбой и благодарностью не успел.

 - Ну что, свинопас! Всех свиней оттрахал? Скоро роды? — закричал, непонятно как затесавшийся в ряды заступающей смены, кочегар Рахмет Айбеков. Он был необычного для «чурки» высокого роста и черняв. Все лицо кочегара было испещерено оспинами так, что непонятно, как он брился. Электробритв в армии не было. Всем было очевидно, что, нападая на своего религиозного сородича, Айбеков пытается вызвать симпатию связистов и показать, что он — не такой «чурбан», как тот. Но солдаты даже не улыбнулись. Шутки про беременных свиней уже надоели. Неудавшийся офицер интендантской службы тоже реагировал не так эмоционально, как раньше, но, тем не менее, ему нужно было как–то отвечать на оскорбление.

 - Я твою маму топтал! — устало промычал свинарь. Своих подопечных он так и не догнал, и теперь шел на склад, чтобы попить чаю с правоверным Чингиз–Ханом.

 - А я твою папу и маму топтал! — закричал Рахмет и оглянулся на солдат, для которых он так старался.

 - А я вся твоя семья топтал! — повысил голос Джабаров и плюнул под ноги агрессивного соплеменника.

 Айбеков психанул. Губы задрожали. В их уголках запузырилась слюна. Он мычал, не зная, чтобы такого сказать ненавистному Абдулу, которого, несмотря на все старания замполита, уважали. Задира не мог позволить, чтобы последнее слово оставалось за противником. Связисты начали усмехаться, что повысило напряжение затянувшейся паузы. Айбеков часто задышал и в результате тяжелого мыслительного процесса выдал кое–что новое, что развеселило публику:

 - А я твой душа топтал!!

 Джабаров задумался. Думал он недолго и ответил глобальным оскорблением:

 - А я твое все топтал!

 Рахмет завизжал и, бросившись вперед, вцепился в не по возрасту морщинистое лицо свинаря. Джабаров ударил коленом в пах. Противники разлетелись, но через мгновение, крича, снова сошлись в ближнем бою.

 Вокруг дерущихся мгновенно образовался круг. Солдаты, пританцовывая, пассивно участвовали в схватке. Со всех сторон неслись советы.

 - Коленом яйца прикрывай!

 - В морду ему, в морду!

 - За уши хватай! И вниз, и вниз!

 - Давай Джабаров! Убей козла, Аллах его дери!

 Максим стал проталкиваться сквозь толпу. Достигнув сцепившихся узбеков, он закричал:

 - Шухер! Смерть сюда идет!

 Наступила тишина. С окровавленными лицами, тяжело дыша, расходились драчуны.

 - Где Смерть? Смерть в командировке! Что, жид, свинаря пожалел?

 Ефрейтор Носко был только на полгода старше Максима по призыву, и промолчать без ущерба для репутации Максу было никак нельзя. Все это понимали, и вокруг Максима и Носко снова образовался круг солдат, разочарованных досрочным окончанием предыдущей драки. Максим расстегнул ремень, снял бушлат и кинул его Федотову. Ремень он обмотал вокруг кисти так, что бляха лежала на костяшках.

 - Ну что, Носок. Иди сюда. Разомнемся.

 - Давай, бульбаш пархатый, вижу зубов у тебя многовато.

 Вокруг заулюлюкали, подбадривая новую пару. Драки в армии возникали часто и недостатка в зрителях никогда не было. Такое вот развлечение.

 Яцкевич чуть пригнулся и выставил вперед сжатую в кулаке левую руку. Правую он держал возле груди. Когда доведется ударить, правый кулак усиленный бляхой должен нокаутировать Носко. Если попадет удачно, конечно.

 Ефрейтор, однако, тоже не был новичком. Свой ремень он вертел над головой, а сам перемещался подпрыгивая. Макс понимал, что его противник рассчитывает не на мощь, а на скорость. Это устраивало Максима. В прошлом он был фехтовальщиком и знал, что его реакция — лучше средней.

 Наконец Носко изогнулся и ударил ремнем. Максим увернулся от мелькнувшей бляхи и бросился. Как он и предвидел, ефрейтор бил навстречу, в ухо, левой рукой. Удар пришелся в вовремя поднятое плечо. То, что Носко будет бить коленом в пах, Макс не ждал, но инстинктивно, сближаясь с противником, он повернулся чуть боком, и этим избежал мучительной травмы. Яцкевич почувствовал острую боль в бедре, левой саданул в челюсть, а затем, со всей силы вмазал утяжеленным бляхой кулаком в грудь ефрейтора. От удара Носко отлетел на полметра и упал. Макс подскочил, и два раза ударил поверженного ногой. В бешенстве он мог бы изувечить ефрейтора, но на Максима накинулись и оттащили. В поднятом галдеже раздался чей–то крик — «Шухер, Мамырка!», и внезапно наступила тишина. Замполит как всегда, был подтянут и свеж.

 - Алисов! Ты хотел сказать — «Смирно!»? Что здесь происходит? Драка?

 - Никак нет, товарищ капитан… — Максим прерывисто дышал.

 - А ты помолчи, Яцкевич. Почему там Носко лежит?

 - Упал. Товарищ…

 - Носко! Иди–ка сюда!

 Ефрейтор поднялся и стал отряхиваться, выигрывая секунды для придумывания правдоподобного