- Я? Меня родила мама, ты знаешь...
- Но рождению твоему предшествовал акт близости родителей?
- Акт? Что это - сцена из видеоспектакля? - и русалка наиграно, как драматическая актриса, глубоко вздохнула и повела плечами: одеяло съехало с плеч, обнажив грудь... Я осторожно поцеловал Мару, сначала в губы, потом в шею... осторожно касаясь языком розового соска, в упругую грудь...
- Оо-оо... - восторженно выдохнула русалка, - как сладко! Что-то оживает внутри, бьется, как второе сердце, греет... Еще, еще, еще милый, котик!
- Не-ет, - я выскальзнул из объятий Мары, как из заколдованного лабиринта, - хватит она... мазахировать... Помнишь, ты как-то говорила, что умеешь колдовать?
- Немного... в воде... - прошептала Мара, осторожно придвигаясь, призывно выгибаясь, ожидая меня...
- Стоп! - обрубил я, вскочил с постели, открыл форточку: требуется охлаждение. Вот. прочти для начала, - я выхватывал с полок мощные разбухшие книги, листал, раскрывая на нужных страницах. В старинных изданиях написано короче и понятнее... 'Биология' Вилли и Детье, 'Анатомия' Свиридова, - перечислял я, - страницы: от сих до сих. 'Женскую сексопатологию' Свядоща - от корки до корки, на сладкое - пятитомник Кона... - я раскладывал книги на кровати, в общую кучу попали Куприн, Бальзак, Бокаччо, Мопассан. Вспомнил, открыл тумбочку, вытащил из нее пачку самиздата: 'Баня', 'Японская комната' - тут и классика, и современная похабень. Читать в обязательном порядке! Прямо сейчас.
- Да, прямо немедленно! И подумай - что можно сделать.
- Ты хочешь, чтобы я стала проституткой и смогла заработать на морскую капусту? - Чистые девственные глаза русалки наполнились слезами.
- Замолчи! - выкрикнул я, едва сдержавшись, чтобы не шлепнуть Мару по предхвостию, - какие к черту пирожки! Если хочешь знать, наши девочки заколачивают такую капусту, что морскую покупают железнодорожными пневмосоставами.
Русалка ничего не ответила, но плакать перестала. Несколько минут она переваривала информацию, потом тихо спросила:
- Неужели они так много зарабатывают?
- Еще бы! - кивнул я. 'Молчание - золото, - вспомнился вэ-гэ, - если человек болтун, это надолго'. 'Не понял? - переспросил я. - Поясни!' 'Поживешь - увидишь...' - хохотнул оппонент. Я решил не задавать ему наводящих вопросов - выйду на улицу, там и разберемся. На душе почему-то мерзило.
- Ты куда, котик? - позвала притихшая Мара.
- В магазин за рыбой. Может, свежей перепадет. От чудес даже я не застрахован. А что?
- Спасибо, милый, ты такой заботливый... спасибо.
Я щелкнул замком входной двери.
- Костик, милый... - вздохнула русалка, впервые назвав меня но имени. - Купи мне рыбы, живой, как можно больше.
- Хорошо, дорогая, - ответил я, возвращаясь в комнату. Уходить не хотелось, но еще сильнее не хотелось оставаться. Долотом отковырнув крышку серванта, я достал семейную реликвию - серебряный портсигар, осторожно засунул его во внутренний карман куртки. - Заодно захвачу квитанции - пора платить за квартиру, - соврал я. Мара кивнула: она не знала, что есть такое слово - ложь и словосочетание - угрызения совести. - Сколько купить рыбы? И какой? - спросил я из-за крышки серванта.
- Если сможешь достать - бочку. Но только живой.
Я так и крякнул, представив себе бочку рыбы - пятьдесят килограммов! 'Стоять, Зорька!' - подбодрил вэ-гэ. Та-ак, придется и обручальное кольцо сдать. 'Паспорт возьми, дурень', - подсказал вэ-гэ. Где же он? Ага, вспомнил! В электроплите под утюгом: я его периодически прогреваю - документ все-таки.
Паспорт, портсигар и кольцо, обретя во внутреннем кармане куртки, как и во всей моей жизни, логическое место - поволокли в скупку...
Бензогрыз не заводился. Добравшись своим ходом и отстояв многострадальную очередь, я получил за серебро и золото больше, чем рассчитывал - полтора куска. Запечатанную пачку, вместе с паспортом, я вернул во внутренний карман, где обосновался и вэ-гэ. Деньги - россыпью - оставил в наружном. 'Давай их сюда, кретин!' - предложил вэ-гэ, одновременно поставив диагноз, и оказался прав. Я последовательно объехал на моторе с десяток рыбных магазинов - пусто. Пустым оказался и карман, из которого улетели полтыщи. Интересно: куда? На юг или на север?
В коопторге я быстро сговорился с бородатым 'дядькой', который за четыре сотни обещал к вечеру подвести живой рыбы. Я оставил ему домашний адрес, а сам пошел пешком через весь город. Розовые снежинки рассекали сизый туман улиц, танцевали в мерцании электрических фонарей. И хотя наступало время белых ночей, громоздкие тучи заслоняли небо, запечатав его плотным сургучом... Я накручивал шаги, утрамбовывая хлопья, окунаясь в предчувствие - большое и хорошее - явно несбыточное.
Вот и родной дом. Одновременно со мной, у раздолбанных дверей, забитых фанерой, притормозил грузовой эмоб. Из него, в голубой униформе, снеговиком выкатился 'дядька', подмигнул мне, шепнув, что удалось достать все пятьдесят килограммов рыбы, правда, не односортной, но крайне свежей, так что за качество и оперативность - хорошо бы отстегнуть еще один стольник. Что я и сделал, не пытаясь торговаться.
Подручные 'дядьки', радостно-бородатые снеговики; лоико. как пустоту, вытащили из кузова столитровый аквариум и рысцой поскакали вместе с ним по лестнице, не оглянувшись на лифт.
- Эй, жлобы, только не звонить! - крикнул я вдогонку, на сдачу. Они понимающе заржали, эхоируя в пролетах, до меня донеслись обрывки разумной речи: '...йа воль... йес... си'.
Мы с 'дядькой' поднялись на лифте. Я открыл дверь: жлобы внесли аквариум в прихожую, засуетились: 'Сир, веэ? Кыода?'
- Прямо в ванну! И воду пустите!
- Ой! Какая тут дамочка лежит! - воскликнул 'дядька', заглянув в комнату. Подручные-снеговики прискакали на зов хозяина, вытянули шеи, вперившись в Мару, подхрюкивая и суча ногами.
- Это моя жена - Марианна, - застолбил я из прихожей, прислушиваясь к плеску рыбы, к завыванию крана.
- Здравствуйте, господа, - поздоровалась русалка.
Господа приветственно-понимающе закивали, попятились.
- Прощения просим, - смутился 'дядька', - мы, знаете, на одну минутку. Рыбки вам свежей привезли...
- Спасибо, господа, - поблагодарила Мара.
Три снеговика, не вынося повторно-буржуазного обращения, раскланиваясь и нашептывая 'спа-си-бо- за-по-куп-ку...', как раки, за-дом-на-пе-ред, выползли из квартиры. Я рассмеялся.
- Котик, - позвала Мара, голос ее дрожал.
- Не волнуйся, - ответил я, входя в комнату: русалка лежала на боку. закутавшись в покрывало. Книги и печатные листы стопками сложились рядом с постелью. Какой-то том Мара сжимала в руке, видимо, читала его при свете свечей, торчавших на тумбочке. Я включил люстру, но свет не появился.
- Ну, как там рыба? - спросила Мара, опустив на пол Куприна.
- Сейчас посмотрю, - ответил я, ошеломленный ее печалью, пошел в ванную. Кран натужно скрипел, я раскрыл ему рот как можно шире, даруя живой рыбе максимум возможного. Что могут значить двадцать или тридцать литров воды - пару лишних глотков свободы?? Разве имеют они столь уж принципиальное значение? Ведь свобода не спирт, ее не разбавишь: она либо есть, либо нет ее вовсе. 'Философ хренов', - съязвил внутренний голос. Я промолчал, наблюдая: рыбки повеселели, закружились хороводом: пескари, караси, окуни, плотва, карпы.
И тут же - гуппи...
- Муж мой нежный, друг мой ласковый, - позвала Мара, сжала горло и грудь клещами откровенных слов, - иди же ко мне...
Я бросился в комнату, упал на колени подле кровати:
- Девочка моя радостная... - я уткнулся головой в покрывало, в то место, где живот ее...
- Да, котик, - ты прав - я еще девочка, но я знаю, как помочь и тебе, и себе... - ее колотило нервным ознобом внутреннего порыва, но говорила она тихо, сдерживаясь, - и я поняла... я еще не человек, не
