Черт возьми…
Достал носовой платок, пряча в него свою усталость. Черт подери, то, что он совершил, никакому Гийомэ[148] и не снилось. Так… ну а где же Лука?
Она проводила их через мост.
Шарлю бы столько всего хотелось ей сказать, но мост был слишком хлипкий. Какое-нибудь «Был рад с вами познакомиться» показалось ему неуместным. Кроме улыбки и шершавой руки, что он еще знал о ней? Да но… Что же говорят в подобной ситуации? Он все искал, искал и… нашел ключи от машины.
Открыл заднюю дверцу и повернулся.
— Была бы рада с вами познакомиться, — сказала она просто.
— Я…
— Вы весь изранены.
— Что, простите?
— Я про ваше лицо.
— Да, я… это по рассеянности…
— Да?
— Я тоже. В смысле, я тоже был бы рад…
Когда они проехали четвертый дуб, он смог наконец произнести что-то более или менее внятное:
— Лука?
— Да?
— А Кейт замужем?
— Ну? И где вы пропадали?!
— Они были далеко, на самом краю луга, — объяснил малыш.
— Что я тебе говорила! — скривилась мать, — ладно, за стол.
Мне еще три пуговицы надо пришить…
На террасе плиточный пол, скатерть с грязеотталкивающей пропиткой, газовый барбекю. Ему указали на белое пластиковое кресло с цветастой подушкой, и Шарль уселся в него.
Идиллия да и только.
Первые четверть часа дались с трудом.
Белошвейка Пенелопа дулась, Алексис не знал как себя вести, а наш герой глубоко задумался.
Смотрел на это лицо, на того, кто рос на его глазах, играл, страдал, хорошел, давал обещания, лгал, мучился, терзался и наконец исчез — и не мог оторвать от него глаз.
— Что ты на меня смотришь? Неужто я так постарел?
— Нет, я как раз об этом думал… Ты совершенно не изменился.
Алексис передал ему бутылку вина.
— Не знаю, должен ли я принять это за комплимент. Она вздохнула:
— Помилуйте… Надеюсь, вы не устроите мне тут встречу старых боевых друзей…
— Именно, — ответил Шарль, глядя ей прямо в глаза.
— Ты можешь принять это за комплимент. — Потом, обращаясь к Луке, — ты знаешь, мы познакомились с твоим папой, когда он был младше тебя?
— Правда, папа?
— Правда…
— Алекс, у тебя что-то подгорает.
Она была бесподобна. Хотел бы рассказать об этом вечере Клер. Но нет. Лучше не стоит. Хотя… Алексис в бермудах из супермаркета и накрахмаленном фартуке «Я — шеф-повар» — возможно, это помогло бы ей развеять ореол…
— И он был величайшим чемпионом всех времен и народов по игре в шарики.
— Правда, папа?
— Не помню.
Шарль подмигнул ему, подтверждая, что это правда.
— И у вас была одна и та же учительница?
— Конечно.
— Значит, ты тоже знал Банук…
— Лука, — прервала его мать, — ешь давай, все остынет!
— Да, я очень хорошо ее знал. И считал, что моему другу Алексису очень повезло, что у него такая мама. Она была очень красивая и добрая, и мы все время смеялись, когда были вместе.
Говоря это, Шарль понял, что все сказал и дальше продолжать не будет. Чтобы сомнений не возникало и хозяйка успокоилась, повернулся к ней, одарил ее обворожительной улыбкой и «включил лицемера»:
— Ладно, не будем о прошлом. Салат просто объеденье… А вы, Корина, чем занимаетесь?
Поколебавшись немного, отложила в сторону свое шитье. Ей понравилось, что ею заинтересовался элегантный мужчина, который не закатывает рукава своей рубашки, носит красивые часы и живет в Париже.
Она стала рассказывать о себе, а он слушал и пил, больше чем следует.
Чтобы держать дистанцию.
Не все услышал, но понял, что она занимается подбором персонала (произнося эти слова, она явно неверно истолковала улыбку гостя) в одном из филиалов Франс-Телеком, что родители ее живут неподалеку, что у отца небольшая фирма, торгующая холодильными камерами и морозильниками для ресторанов, что времена сейчас трудные, на улице все еще прохладно, а китайцы расплодились дальше некуда.
— А ты, Алексис?
— Я? Я работаю с тестем! В коммерции… Ачто? Я что-то не то сказал?
— …
— Что, вино пробкой отдает?
— Нет, но я… Ты… Я думал, ты музыку преподаешь или… гм… Не знаю…
Именно в это мгновение, по его почти незаметной гримасе, по взмаху руки, отгоняющей… скажем, комара, по тому, как «шеф-повар» с его фартука исчез под столом, Шарль увидел их наконец, эти двадцать пять лет, проведенные врозь, увидел их на лице менеджера камер быстрой заморозки.
— А… музыка…
То есть девица легкого поведения, небольшая интрижка…
Юношеская прыщавость…
— А что я такого сказал? — снова забеспокоился он. — Опять глупость сморозил?
Шарль поставил бокал на стол, забыл, что над головой у него нависает короб рольставен, что ведерко для объедков подобрано в тон скатерти, да и хозяйка — в той же гамме:
— Конечно, глупость. И ты это прекрасно знаешь… Все эти годы, что мы были вместе, всякий раз, когда ты хоте сказать что-то важное, всякий раз ты брался за трубу… И если ее не было под рукой, ты импровизировал на чем попало, а когда поступил в Консерваторию, ты даже стал хорошо учиться, а когда ты играл на концертах, тебя слушали, затаив дыхание. Когда ты грустил, то играл что-нибудь веселое, а когда веселился, заставлял всех рыдать, и когда Анук пела, это был Бродвей, а моя мать пекла нам блины, и ты выдавал эту чертову «Аве Мария», а если Нуну начинал хандрить, ты…
Осекся…
— Все в прошлом, Баланда. Все это имперфект — действия несовершенного вида в прошедшем
