О да. Он был, что называется, в дым, «готовенький», как тот еще кекс…
Устроился в конюшне, с великим трудом сообразил, как открывается этот чертов спальный мешок, и заснул на ложе из дохлых мух.
Какая прелесть…
Естественно, на этот раз за круассанами сходил Кен… Вернее, сбегал…
В своих красивых кроссовках
Ну-ну…
Шарль закашлялся и отмел свой слишком знойный сценарий.
Если бы еще этот парень был идиотом. Так нет. Совсем неглуп, голова на месте. Обаятельный. Увлеченный, увлекающий, заводной. И соотечественники его,
Тон задан. В доме заявлена дружеская атмосфера,
Никогда еще не была так красива… Даже наутро, когда прятала похмелье под большими солнечными очками…
Красива, как женщина, которая знает цену одиночеству и, наконец, может сложить оружие.
Словно несколько дней отпуска получила и,
Читала, загорала, дрыхла на солнышке и даже не пыталась делать вид, что хочет им помочь.
Но и это еще не все… Больше ни разу не положила руку Шарлю на спину. Ни мимолетных улыбок, ни многозначительных взглядов. Никаких тебе
Поначалу страдал от этого явного охлаждения и тягостного для него перехода на
Вот, значит, как? Получается, что его, ненаглядного, отныне перевели на роль статиста? Она вообще перестала называть его по имени, а говорила
Shit.[320]
Неужели она влюбилась в этого верзилу? Непохоже…
Кажется, влюбилась в саму себя.
Играла, дурачилась, исчезала куда-то с детьми и
На равных.
Рассыпалась в благодарностях перед своими гостями, десятками произносила тосты в их честь за обедами и ужинами, которые становились все длиннее, и воспользовалась их присутствием, чтобы сложить с себя обязанности опекуна.
Чувствовала себя совершенно счастливой.
На подсознательном уровне Шарля могли бы, должны были бы… как сказать… отпугнуть, смутить эти ее лопатки, выпиравшие из-под лямок лифчика, словно обрубленные крылышки, но такой она нравилась ему еще больше.
Ну и ладно. Старался ничем себя не выдавать… Получил немало ударов за последнее время, да и его ребро, с опорой на хребет прикрывавшее сердце, только-только начало подживать. Так что не время всем подряд распахивать свои объятия.
Нет. Она не святая… Большая лентяйка и пофигистка, выпить не дура, выращивает марихуану (это и есть ее «щадящая фармацевтика»…), к тому же безбожница!
Абсолютно аморальная женщина.
Да уж.
Пожалуй, к такой стоило отнестись поспокойнее.
Терпение, улитка-малютка, терпение…
И чем же он, собственно говоря, занимался, раз у него было время морочить себе голову этим вздором, точно он — влюбленный юноша—переросток?
Мух подметал.
Не один, конечно. Втянул в это дело Ясина и Харриет, которые уступили свои комнаты звездно- полосатым и переселились к нему.
Комнаты распределили по жребию и два дня напролет, задыхаясь в паутине, шарили по амбарам, словно по складам списанной мебели. Обсуждали, чинили, чистили и заново красили столы, стулья, зеркальные рамы и прочую рухлядь, изъеденную термитами и жуками—древоточцами. (Ясин, которого сердила их неразборчивость в червоточинах, прочитал им краткую лекцию: от жуков — только дырки, а вот гниловато-слоистая рыхлость — это работа термитов.)
Устроили небольшое
— Вы приехали сюда работать? — прошептала она.
— Нет. Просто хотелось произвести на вас впечатление…
— Да?
Все остальные были у Харриет.
— Я должна вам кое—что сказать, — добавила она, выглядывая в окно.
— Что?
— Я… Вы… В общем… Если я…
Шарль судорожно сжимал в руке пригоршню арахиса.
— Нет. Ничего, — сказала она, оборачиваясь, — тут стало очень уютно, да?
За те три дня, что он здесь был, впервые они оказались наедине, и он на пару минут снял с себя маску примерного бой-скаута:
— Кейт… поговорите со мной…
— Я… Я, как Ясин, — заявила она ни с того ни с сего.
— …
— Не знаю, как вам это сказать, но я… я ни за что на свете больше не хочу рисковать, я боюсь страданий.
— …
— Вы меня понимаете?
— Мне об этом Натали рассказывала… Что дети, живущие в приемных семьях, часто болезненно реагируют на любые перемены, ни с того ни с сего делаются несносными и страшно мучают тех, кто их к себе принял. И знаете, почему они так поступают? Инстинкт самосохранения. Чтобы физически и морально
