Прокрутил в голове полнометражный художественный фильм. Пятьсот километров рекламных роликов и примерно столько же версий первой сцены.
Все так красиво, действие в ритме фильма «Мужчина и женщина». [304] Он появляется, она оборачивается. Он улыбается, она замирает. Он раскрывает объятия, она бросается к нему на шею. Он зарывается в ее волосы, она приникает к его шее. Он говорит «не могу без вас жить», она слишком взволнована, чтобы ответить. Он берет ее на руки, она смеется. Он несет ее к… эээ…
Ладно, это уже вторая сцена, и на съемочной площадке, скорее всего, будет уже немало и других артистов…
Пятьсот километров, сколько кинопленки… И чего он только не навоображал, но, конечно же, все произошло совершенно не так, как он ожидал.
Было около десяти вечера, когда он перешел через мост. В доме — никого. Из сада доносился смех и звон посуды, пошел на свет свечей, и, как в тот раз, на лугу, увидел множество лиц, обернувшихся к нему, и только потом — ее.
Лица и силуэты незнакомых ему взрослых. Черт. Он был готов мотать пленку обратно…
Ясин бросился к нему навстречу. Наклонившись, чтобы поцеловать его, увидел, что она тоже встает.
Он уже забыл, что она и вправду так хороша, как в его воспоминаниях.
— Какой приятный сюрприз, — сказала она.
— Яне помешаю?
(Ах! Какой диалог! Сколько эмоций! Какое напряжение!)
— Нет, конечно же, нет… У меня гости, мои американские друзья, они пробудут у нас несколько дней… Пойдемте… Я вас познакомлю…
Вырезать! подумал Шарль, вырезать всех их к чертовой матери! Этих уродов в сценарии не было!
— Буду рад…
— Что это у вас там? — спросила она, указывая на сверток, который он нес под мышкой.
— Спальный мешок…
И тогда, прямо как в фильме Шарля Баланды, она обернулась, улыбнулась ему в полутьме, опустила голову, он увидел ее затылок, и, положив ладонь ему на спину, она повела его в темноте.
Инстинктивно наш герой-любовник замедлил шаг.
Зрителю издалека, наверное, не видно, но эта ладонь, эти пять длинных, слегка раздвинутых пальцев, один из которых был нагружен полевым жертвоприношением в камне и «такой фигурой», эти пальцы, которые он чувствовал сквозь тонкую ткань рубашки, это… это было что-то…
Сел в конце стола, ему налили вина, поставили перед ним тарелку, дали хлеба, салфетку, раздались «Hi!»,
Но еще и руки Кейт, обхватившие ее колени, ее голые ступни, ее внезапное веселье, ее голос, менявшийся, когда она говорила на родном языке, ее взгляды украдкой, которые он ловил, отпивая из стакана, и которые словно бы всякий раз говорили ему:
Он улыбался в ответ и был по-прежнему немногословен, однако ему казалось, что еще никогда в жизни он не бывал столь болтлив с женщиной.
Потом были кофе, представления, дижестивы, пантомимы, бурбон, снова смех,
Том и Дебби, семейная пара, преподавали в Корнелле, Кен, высокий косматый парень, ученый. Ему показалось, он слишком много крутится возле Кейт…
Шарлю было все равно. По-настоящему впервые в решил позволить себе просто жить.
Позволить. Себе. Жить.
И даже не был уверен в том, что это у него получится…
Он здесь отдыхал. Счастливый и чуточку пьяный. Из кусочков сахара возводил храм для погибших в огне ради всеобщего освещения—просвещения эфемерид, которых Недра приносила ему в крышечках от пивных бутылок. Отвечал
Все эти ZAC, PLU, PAZ, POS и прочие строительные абракадабры могли наброситься на него в любую минуту.
Занятый погребением эфемерид, все же не терял из вида соперника…
Еще и длинные волосы, в таком возрасте… это
И солидный именной браслет на случай, если забудет, как его зовут. А уж имя-то само! Все равно, что Барби.
Не хватает только автофургона…
Но главное, и волосатик в гавайской рубахе об этом даже не подозревал, Шарль выбрал себе сегодня модель
Да, бешеные деньги, пусть так, зато на утином пуху и обработано тефлоном.
Понял, ты, Самсон несчастный?
Тефлоном, парень, тефлоном.
Так что не беспокойся, я продержусь…
Да, Гималаи, но
Когда он удалялся во двор со свечой в руке, Кейт постаралась было разбудить спавшую в ней французскую
Глупости… Все они слишком набрались, чтобы следовать правилам этикета.
— Hey, — крикнула она, —
Шарль махнул рукой, имея в виду, что он все-таки не такой
—Поздно, baby, поздно, — посмеивался он, загребая ногами гравий.
