наведывалась харза, пролетел над головой филин, громко ухал. Пес с рычанием бросался во тьму, разгонял мелких хищников. Невдомек было зверушкам, почему этот сильный зверь лежит у своей добычи. Ведь так не делают ни барсы, ни тигры: те, если добудут зверя, наедятся и уходят отдыхать в укромное место. Волки, правда, съедают все. Один волк сожрет подсвинка, будет рыгать, но есть.

И пес стал есть. Ел через силу, по-волчьи ел. Он знал — так будет вернее. Так никто не отберет. А утром отошел дремать под дуб. Дремал на солнцепеке до вечера. Снова захотелось есть, вырыл ворону и с отвращением съел.

И снова пошли дни страшного невезенья. Нашел след косуль, до полуночи гонялся за ними и не смог взять. Не смог потому, что все время шел по их следу, а надо бы не бежать следом, а срезать их круги. Косули обегали одну, другую сопку и снова приходили в то же место, откуда сорвались. И так бесконечно. Пока пес не выдохся. Бросил их, упал под елью и дремал остаток ночи под ее широкими ветками. Утром нашел следы изюбров, пошел по ним, увидел зверей в пихтаче — они объедали хвою, — бросился без лая, молча, но звери учуяли его. Рванулись с места и, сделав малый круг, взлетели на скалу-отстойник, здесь их даже волки не всегда могут взять. Позади стометровый обрыв, а впереди узкий проход. Сунется зверь в проход, а ему навстречу такой удар острых копыт, что раскраивает череп, как дубиной, ломает хребет. Ведь изюбры защищаются от собак или волков не рогами, они отбиваются передними копытами.

Пес долго и молча пытался прорваться в изюбриную крепость, но не мог. Звери фыркали, трясли головами, били копытами, от которых он едва успевал увертываться. Не выдержал и залаял.

Метался с лаем сутки, вторые. Будь рядом охотник, он бы услышал лай, и нет для него лучше мишени, чем стоящие на скале изюбры. В какой-то момент пес забыл об осторожности, бросился в проход. Удар копытом сбросил его со скалы.

Изюбры не стали ждать, когда собака снова бросится на них, сорвались с отстойника и убежали в пихтач.

Долго лежал покалеченный пес под скалой. Снег успел подтаять под его боком. Наконец очнулся, поднялся и заскулил от боли, будто кому-то пожаловался. Ныло плечо, правая лапа распухла, и нельзя было на нее наступить. Заковылял на трех, сам не зная куда. Шел, чтобы не замерзнуть, чтобы не погибнуть в тайге. Вышел на тропинку охотника, обнюхал его след, правда, он уже почти выветрился. Однако пес пошел тропой. Шел день, шел ночь, снова наступил день, а пес все шел. Инстинкт вел его к человеку, инстинкт подсказывал, что только там можно найти спасение. Волчий зов уступил место собачьему. И одни ли собаки делают так. Даже изюбры при большой беде идут к человеку, когда смерть смотрит им в глаза.

В тайге стало как-то неприютно. С полудня заметались по небу серые тучи, они низко стлались над сопками, несли с собой что-то страшное, и оно, это страшное, пришло. Пришло с сильным зарядом снега, с воем ветра, со стоном и треском падающих деревьев. Пса качало, пса бросало, ведь он ковылял на трех лапах.

Тропа привела в долину Улахэ. Здесь оставили его силы. Идти он уже не мог. Полз на животе. Надо добраться к человеку. Не дополз. Ветер перемёл тропу, сбил с верной дороги. Пес забрался под корень вывороченного бурей кедра, снег тут же накрыл его, ветер намел сугроб, похоронил собаку.

Охотник Макар Булавин спешил проверить ловушки на колонков и соболей. Он шел по заснеженной тайге, переваливая из ключа в ключ, вытаскивая из ловушек трофеи, часто посматривал он на ушастое солнце — быть буре. А буря в тайге — штука малоприятная, может деревом придавить, а оставят силы, не справишься с ветром — замерзнешь. Никакой костер не поможет, если не сделать навес от снега и ветра. Ветер, что дул с северо-запада, крепчал. Макар проверил еще одну ловушку, остальные не стал проверять — заспешил назад. Всех колонков и соболей не переловишь. Надо и себя пожалеть. Если разыграется буря, то не выгрести домой — сомнет, закрутит. А идти Макару далеко. Есть у него кружная тропа, торная, но по ней не успеть убежать от бури. Решил перевалить через сопку и идти по самой короткой тропе. А там до пасеки рукой подать.

Пасека — дом Макара, другого у него нет. До этого он жил в деревне Каменке. Макар — старовер, верней — бывший старовер. Его прародители еще при Алексее Михайловиче ушли в леса и болота, не приняли новых установлений иуды Никона. А сам Макар, бродя по тайге, начал находить прорехи в учении божьем и сильно усомнился, есть ли бог вообще. У Макара есть к тому все основания. В евангелии сказано, что ни один волос не упадет с головы человека без воли божьей, что праведника бог защищает, грешника наказует. Враки все. За Макаром никаких грехов не водилось. Жил он праведно. До тридцати лет ходил по староверческим скитам и нес людям слово божье, крепил в них веру в учение Христа. Питался таежной живностью, травами, жизнь проходила в посте и молитве. Затем женился. Была семья, пятеро детей. Но к концу жизни у него все пошло под откос. В русско-японскую войну погиб в Порт-Артуре сын, в то время староверов уже брали в армию. В тот же год умерла старуха. Наставник Степан Бережнов говорил:

— Это тебе бог шлет наказание за грехи твои. Молись, кайся в грехах, и бог простит.

— А в чем же мне каяться? Живу небогато. Не обижаю людей, не бражничаю, как ты, не прелюбодействую и никого никогда не убивал из рода людского.

В половодье утонула дочь. Летом задрала медведица сына. Второго сына засек кабан. Зимой умерла от оспы последняя дочь. Остался Макар один, без роду и племени. А однажды заспорил на проповеди с наставником Степаном Михайловичем:

— Бог, сказано в писании, милосерден, бог вездесущ, а как понимать такое: в писании сказано: «Не убий», так почему же сам бог убивал людей и об этом ничуть не жалковал? Пошто он разгневался и убил всех людей, окромя Ноя? Пошто он пролил дождь и серу на Содом и Гоморру? Жену Лота сделал соляным столбом лишь за то, что она оглянулась? Бог, выходит, убивает тех, кто ни в чем не виноват? Я тоже ни в чем не виноват, и дети мои невинны. Это не по-божески!

— Ты… ты… ошалел! Как смеешь усомняться в учении божьем?

— Вот так и смею. Небо — твердь. Звезды прибиты к той тверди, так почему же гвоздь, вбитый в стену, не бродит по стене, как бродят звезды? Бог убивает людей без раздумки. Ежели ты бог, то ты должен был знать, что согрешат Адам и Ева. Чти: «И раскаялся бог, что создал человека на земле, воскорбел в сердце своем. И сказал господь, истреблю с лица земли человеков, которых сотворил, от человека до скотов и гадов, и птиц небесных истреблю, ибо раскаялся, что создал их». Вздумал истребить, а Ною подсказал строить ковчег, чтобы он взял всякой твари по паре. Зачем истреблять, а потом снова воскрешать? Враки все это! — грохнул кулаком по столу Макар. — Враки! Я вам всю библию с ног на голову поставлю! А потом, какой же надобно строить ковчег, чтобы всех вместить? На сто верст?

— Так ты что, отрекаешься от бога? — гусем зашипел Степан.

— От бога отрекаюсь, но от своей совести нет. Все идет к тому, что люди скоро отрекутся от бога. К тому идет. Для людей богом будет совесть и их добрые помыслы!

— Анафема! — рыкнул Степан. — В учении Христа усомнился. На судное его моление, на костер еретика! Четвертовать, мясо бросить зверям алкающим!

— На костер — не то время, Степан Михайлович, — остановил наставника Алексей Сонин. — За костер могут нас власти и к ответу потянуть.

— Вон из братии!

— Вон так вон. Всю жизнь я прослужил верой и правдой вашей братии, от никонианства нашу веру защищал. Но ухожу без скорби и раскаяния в сердце своем. Буду искать бога в душе своей. Добрых людей искать, а вы ведь звери, ваша вера жестока и зла…

Не посмели тронуть староверы Макара. Собрал он немудрящие пожитки, бросил их в телегу, запряг