свое начало Фудзин, тысячи ключей и речушек, питающих эту бурную, с хрустальной водой реку. Выскочил на прилавок высокой сопки и застыл.

Полосатый владыка дрался с бурым медведем-шатуном. И не понять, что остановило собаку — страх или любопытство.

Тигр рвал медведя. Медведь рвал тигра. Исполины-бойцы подымались на задние лапы, всю мощь и силу обрушивали друг на друга, рвали кожу когтями, раздирали клыками, ревели. Вот медведь ударом мощной лапы сбил тигра с ног, тот волчком скатился с прилавка, но, несмотря на свой огромный рост и вес, он гибкой кошкой вскочил, рванулся на медведя, цапнул его лапой за бок. Раздался истошный рев, медведь завалился, тигр прыгнул ему на спину, вонзил клыки в загривок, но зверь, оставляя лоскуты кожи в зубах тигра, вырвался. Снова встали друг против друга, ощерили клыки с белой синевой, враз зарычали. Владыка медленно приседал для последнего прыжка. Медведь медленно отступал, ставя лапы вкривь, под себя, чуть сбочась, отходил, сдавался. Царь требовал покорности, и медведь покорился сильному. Выбрал момент, резко прыгнул в сторону, сбил грудью гнилую ель, бурым комом сиганул вниз. Грохот катился следом. Владыка рыкнул, поежился от боли, лег, чтобы зализать раны. Лег победителем, лег, как и прежде, царем.

Пес поспешил оставить это место. Теперь он знал этих зверей, знал, кто царь, а кто подданный, знал тот запах. А те, что фыркали и взлетали, против этого мошка.

Бежал Шарик быстро и долго. Влетел под раскидистый балаган виноградника, чтобы там перевести дух. Из дупла старой липы ему на спину свалился кто-то неизвестный. Уж так ли неизвестный? От него пахло тем же запахом, что и от владыки, разве что чуть послабее. Он, дикий уссурийский кот, вонзил когти в спину собаки, вспушил свой грязно-серый хвостище и противно замяукал, зашипел, тремя лапами придерживался за кожу, четвертой рвал псу уши, лоб, норовил вырвать глаза. В дупле у дикой кошки пищали котята.

Пес от страха и боли перевернулся через голову, прокатился на спине, чтобы сбросить кота, но тот, как клещ, не отпускал его. Сломя голову пес бросился в куст таволги. Инстинкт самосохранения подсказал ему, что только так можно сбросить с себя врага. Так делали его предки. Морозные прутья отбросили кота в сторону, он отряхнулся, встал боком к убегающему псу, снова грозно зашипел. Как только пес скрылся за сопкой, кот метнулся в дупло — малыши звали к себе, и пришелец больше не придет к их дому…

А пес все бежал, бежал.

Вот сбоку что-то сильно треснуло. Пес метнулся в сторону, долго нюхал зыбкую тишину. Но ничем угрожающим не пахло. Кто-то подозрительно прошуршал снегом.

Ночь, одиночество и страх давили. От страха в нем снова пробуждалась собака, которая хотела бы услышать голос доброго хозяина, знать, что в трудный момент он защитит ее. Но где он, тот хозяин? Попасть бы в деревню, лечь в конуру и спокойно закрыть глаза. Уснуть без тревог и волнений.

Пес все чаще и чаще стал поворачивать голову назад. Одно у него желание: попасть в деревню, лизнуть теплые руки Федьки. Многие собаки возвращаются домой только своим следом. Есть старые собаки, которые, зная тайгу, идут к дому прямой дорогой. Ведь если за день набродишь десятки верст, то стоит ли идти обратно след в след? Но Шарик еще неопытен, он еще новичок в этой тайге, он может идти назад только по своему следу. Только там, позади, скопилось столько опасностей. Его след стерегут кот, тигр, волки.

Пес заметался: бросился в сопку, сбежал в распадок, кинулся вверх по ключу, вывершил высокую сопку. Сел на ее хребте.

Ив-ив-ив-воууууууу! — стал он звать далекого друга. У-у-у-у-у-у-у! — прогудела тайга, отозвалось разбуженное эхо.

Пес взъерошил шерсть на загривке, попятился от эха. Лапы стали тяжелыми, спина прогнулась от усталости. Слабо тявкнул и смолк. Над головой бисер холодных звезд. Луна забралась в крону косматого кедра, греется в его хвое. И, пересилив страх, пес протяжно завыл. И не мольба, не стон были в его вое, а злоба и отчаяние. Злоба на весь мир, на все, что его окружало. Пусть любой идет сюда, на эту холодную вершину сопки, он найдет еще силы, чтобы драться.

Из-под горы отозвался одинокий волк. В такое время и одинокий? Значит, он глубокий, глубокий старик, поэтому и не пошел вслед за брачной сукой. Сильные и молодые отогнали его, и он отступил. И пес услышал в его вое страх, мольбу, волк тоже у кого-то просил защиты. Роли менялись. В сильном псе просыпался кровожадный волк. Волк, которому ничего не стоит съесть своего собрата.

Пес ответил угрожающим воем, он ждал ответа. Ждал две, три, пять минут. Еще раз провыл, в ответ — молчание. Волк струсил, по голосу узнал о его силе и поспешил уйти от опасного места. Такова судьба старых зверей в тайге. Они рады довольствоваться малым, только бы их никто не трогал. Только бы прожить еще одну зиму, час, минуту. Только бы потосковать еще под луной, повыть, но и выть-то во весь голос нельзя — убьют. Убегай, старик, на слабых ногах, уходи, вот и пес наметил тебя себе на ужин. Может, ты окажешься все еще сильным, но у тебя совсем слабое сердце, на длительный бой тебя не хватит, а вот у пса, хоть он и устал, хватит.

Пес не дождался ответа. Сбежал с сопки и затрусил по распадку, смелый и сильный. Не пугали его больше шорохи и треск, он сам шел на них. Впереди промелькнули три зверька. Гибкие, верткие, они враз зашипели на собаку, зафыркали. Ночь донесла до пса их запах. Пес рванул с места, выбросив далеко комья снега. Вихрем, смерчем налетел на растерянных харз — куниц. Только что они, злодейки, задавили кабаргу и теперь пировали. И имеет ли право слабый пировать на глазах у сильного? Нет. Пес теперь знал, что нет. Враз разметал хищниц, на ходу успел поймать за середину тонкого тела замешкавшуюся харзу, рванул в сторону, ударил ею себя по бокам; предсмертный зевок — и она задохнулась в его пасти. Пес швырнул вонючую харзу на снег, где она еще дважды дрыгнула ногами, потом бросился к остаткам кабарожки. Вогнал клыки в парное мясо и жадно, с рычанием, начал есть. Наконец-то и он насытился. Две другие харзы по вершинам деревьев поспешили убраться от опасного врага.

Кабаргу съел в один присест, тем более что от нее осталось меньше половины. Ведь кабарожка — маленький олень — и пуда не тянет. А после такого бега пес съел бы и пуд мяса. Взялся за вонючую, сероватую, с рыжими подпалинами харзу, а в ней и двух фунтов не наберется.

Десяток раз жамкнул и проглотил вместе с костями не жуя. Волчья привычка: меньше всего жевать, а быстрее добычу спрятать в желудок, не то вырвут из зубов собратья. Да и харзы, когда поедают добытое сообща, также спешат насытиться побыстрее. Шипят, дерутся между собой, рвут друг у друга куски мяса: в такой колготне, драке могут съесть в два раза больше своего веса. А потом расползутся по дуплам и будут дремать двое суток подряд.

После обильной еды пес разрыл под липой снег, свернулся калачиком и сладко задремал. Но спал чутко, настороженно, по-звериному. Видел собачьи сны в коротком забытьи: то он убегал от кого-то, поэтому его лапы дергались, то злобно рычал, наверное, видел ненавистного хозяина, то тихо поскуливал, словно ласкался к кому-то.

Проснулся оттого, что кто-то настойчиво стучал по дереву. Пес рыкнул, вскинул желтые глаза с темными обводами на вершину дерева, увидел дятла, вскочил. Дятел испуганно присел на хвост, оттолкнулся лапками и взлетел, предупредил кого-то об опасности: трык! трык! трык!

Пушистая белочка спрыгнула с кедра, поднялась на задние лапки, быстро поводила головой по сторонам, но, не заметив ничего опасного, поскакала по снегу в поисках шишки. Ведь с кедров ветер- северяк сдул все, а шишки могли быть только под снегом. Нашла. Заработала лапками, разметала снег по сторонам, выхватила целехонькую парную — из снега — шишку, как баба из печи булку хлеба, проворно пробежала зубками по шелухе, очистила от шелухи шишку, надкусила сверху орех, не вытаскивая его из шишки, осторожно вытянула зерно. Вкуснота! Хорошо! Зубки точат орехи, лапки придерживают шишку, все споро и ловко. Вот она простучала зубом по другому ореху — звук, как у пустой бочки, не стоит зря тратить времени, надо брать орех с зерном.

Пес внимательно следил из-за дерева за пушистым комочком. Прицеливался, как бы его взять ловчее. Припал на лапы, уши к вискам прижал, затаился: а вдруг белочка доест шишку и побежит в его сторону… Но белочка знай точит зубками по орехам, спокойно занимается своим делом. Пес не выдержал, пополз к ней на животе. Прогудел от ветра кедр, тревожно загомонили деревья. Белочка подняла голову, будто ей что-то сказала тайга. Встретилась глазами со страшным зверем, черным и огромным. Гур-гур-гур-гур! — испуганно закричала и метнулась на кедр. Шишку псу оставила.

Пес подбежал к шишке, нюхнул — пахло смолой и белкой, а что толку!