мрачной, но это впечатление развеялось, когда Селина раздернула шторы и открыла жалюзи. Затем она извинилась и прошла в ванную.

Коттедж был невелик. Гостиная комната располагалась в центре, и из нее одна дверь вела в кухню, противоположная — в спальню. Спальня соседствовала с ванной комнатой и небольшой кладовкой. Вот и все помещения. Но для одинокой женщины этого более чем достаточно.

В гостиной стояла темная тяжелая мебель, которая служила мисс Роуз по меньшей мере пятьдесят лет. Обивка стульев показалась Уиллу чудовищной — огромные светло—зеленые розы на темном фоне. Диван был покрыт пледом, похоже, относительно новым. Уилл помнил, что в его детстве стены этого домика были обшиты темными панелями. Сейчас их украшали обои — светло—розовые в комнате, кремово—желтые в кухне и бледно—зеленые в спальне.

Фотографии в рамках, вязаные салфетки на столах, журналы, книги — повсюду случайный посетитель обнаружил бы свидетельства, по которым мог бы судить о характере обитательницы комнаты. Фотографии в основном представляли собой семейные снимки. Книги, расставленные в алфавитном порядке, занимали несколько полок над камином. Среди них во множестве расположились фарфоровые фигурки, вазочки и подсвечники.

Услышав шаги Селины, Уилл осведомился, не оборачиваясь:

— Зачем библиотекарю иметь столько книг дома?

— Библиотекари любят читать.

— У тебя на работе тысячи книг.

— А здесь мои любимые. Я хочу, чтобы они постоянно были со мной. — Селина подошла к двери в кухню. — У меня в холодильнике есть соус, так что мы можем поесть спагетти и салат. А еще у меня со вчерашнего дня остался горшочек джамбалайи.

Отец Уилла готовил бесподобную джамбалайю с курицей, колбасой и креветками, луком и перцем, рисом и сельдереем. К ней полагался ржаной хлеб и перечный соус.

Воспоминание об отце определило выбор Уилла.

— Джамбалайя — это замечательно.

Он наконец отвернулся от полок с книгами, проследовал за Селиной и остановился в дверях.

На ней было все то же синее платье, что и днем, но теперь она была босиком, а волосы успела заплести в косу. Она была молода, прекрасна и — чертовски невинна. Не может такая красивая женщина казаться столь невинной.

Конечно, внешность бывает обманчива. Разве она не говорила ему недавно: «У меня в мыслях было такое, от чего покраснела бы и шлюха»? Если он когда—нибудь позволит себе лечь с ней в постель, то не исключено, что она сумеет его удивить. Она хотела, чтобы он унял ее зуд.

Уилл прислонился к дверному косяку и скрестил руки на груди.

— Почему ты не выходишь замуж и не готовишь ужин мужу каждый вечер, а, Сели?

Уилл чувствовал, что его голос звучит слишком напряженно, так как чрезвычайно важен для него ее ответ.

Селина резко повернула голову. Конечно, она знала, что Уилл слышал ее воскресный разговор с Викки о человеке, за которого Селина должна была выйти замуж. Но Уилл ни разу не упоминал об этом разговоре, и ей не хотелось поднимать эту тему. Измена жениха с ее родной сестрой — не самый приятный предмет для беседы. Тем более — для беседы с Уиллом.

Она поставила на стол горшочек с джамбалайей, нарезала ржаной хлеб, завернула его в фольгу и сунула в микро—волновку.

— Я уже выбрала подвенечное платье и разослала приглашения, — откликнулась она, словно говоря о пустяковом событии, не стоящем упоминания. — А он решил, что ему приятнее спать с Викки.

— И что теперь?

— Теперь он женат, отец семейства, хотя его брак скорее всего нельзя назвать удачным.

Уилл не понял, прозвучало ли в словах «скорее всего нельзя назвать удачным» удовлетворение. Едва ли.

— Я его знаю?

— Нет.

Селина вынула из холодильника кувшин с ледяным чаем, наполнила стаканы и отнесла их на небольшой столик у стены. Уилл присел напротив нее и взял в руки стакан.

— А второй?

— Второй?

— Ты сказала, что у тебя было двое мужчин.

В самом деле, она это говорила. А положение Уилла в самом деле плачевно, если он так вспыхивает при одной мысли о том, что Селина имела дело с мужчинами и до него.

Она взяла бумажную салфетку, сложила ее и провела по сгибу ногтем.

— Это был не слишком удачный эксперимент, — равнодушно ответила она, пожимая плечами. — Я просто хотела разобраться, во мне дело или… — Она умолкла, не зная, стоит ли называть имена. — Или в моем бывшем женихе. Трудно было понять.

— Если ты до сих пор не понимаешь, значит, ты выбирала не тех мужчин.

Селина глянула на него с откровенным любопытством.

— Следовательно, ты думаешь, что и ты для меня не тот?

Уилл ответил очень мягко:

— Я не думаю, Сели. Я знаю.

— Но почему?

— Потому что я знаю тебя и знаю себя.

— А если мне безразлично? — Селина нервно облизнула верхнюю губу. — А если я все равно хочу… хочу тебя?

Желание, жившее в нем уже давно, с каждой секундой делалось сильнее, настойчивее, жарче. Как легко ему поддаться! Селина была права, сказав в магазине, что уступить куда легче. Можно прямо сейчас отнести ее в постель, и к черту последствия. Потом придется платить, зато одна ночь — эта ночь — будет принадлежать ему. Он будет близок с Селиной. Он узнает, что такое наслаждение и страсть, желание и насыщение. И она поймет, что ее прежняя неудовлетворенность на совести бывших с ней мужчин, а сама она ни при чем.

Но она познает и другое, то, чему он не хочет обучать ее. Она узнает, что такое быть использованной и брошенной. Обыватели будут кидать на нее двусмысленные взгляды только за то, что она спуталась с ним. Но учение будет ей сладко.

Так почему бы не лечь с ней? Она уже взрослая, пусть и слишком наивная для своих лет, искренняя, наверное, слишком, но как—никак совершеннолетняя. Она знает, что ей нужно. Знает, чем она рискует. Так почему бы не уложить ее на кровать и не дать ответы на все ее вопросы? Почему бы не разрешить все ее сомнения? Показать, как хороша может быть жизнь?

Почему бы и нет? Потому что она не принадлежит к числу тех женщин, с которыми легко вступить в случайную связь. Потому что он впервые в жизни хочет совершить действительно благородный, достойный настоящего мужчины поступок. Потому, черт возьми, что она заслуживает кого—то лучшего, не такого, как он.

Он послал ей улыбку, такую откровенную, что она ни за что бы не догадалась, насколько эта улыбка искусственна.

— Что сказали бы благочестивые прихожане Первой баптистской церкви, если бы услышали твои речи?

Селина холодно усмехнулась в ответ.

— Кое—кто сказал бы, что я проклята навек и обречена на адский огонь. — Она поднялась. — Большинство пришло бы к выводу, что виновата не я, просто я попала под влияние величайшего грешника. — Подойдя к плите, она добавила: — А некоторым захотелось бы пройти тем же путем.