Вначале процедура мытья проходила спокойно, но через несколько минут внезапно началась драка. Трудно сказать, в чем заключалась ее причина – то ли кто-то к кому-то стал приставать, то ли мыло не поднял, то ли, наоборот, уронил, – но вскоре к неполадившей парочке присоединились практически все заключенные.

Я к этому времени уже помылся и сидел на деревянной скамейке, медленно надевая тюремную одежду. Вдруг ко мне подлетел тот самый здоровяк и еще один парень. Не говоря ни слова, они набросились на меня с кулаками. В одно мгновение я оказался на полу. Здоровяк и парень били меня ногами. Мне сильно повезло, что дело происходило в бане и, следовательно, эти «отморозки» были босыми. Но удары и так были достаточно сильными. За все время экзекуции здоровяк не произнес ни слова. Я в свою очередь не собирался спрашивать, за что меня бьют – мне и так было все ясно. Выбрав подходящий момент, я каким-то образом извернулся и ударил здоровяка, но тот в последний момент успел отклониться, и удар пришелся на его напарника. Парень отлетел в сторону и шмякнулся головой о стену.

Здоровяк пронзительно свистнул, и тут же из другого отделения выскочили несколько человек ему на подмогу. В такой ситуации я уже ничего не мог сделать – сопротивляться было бесполезно. Меня продолжали бить еще несколько минут, я старался только прикрывать голову руками. В конце концов я потерял сознание.

На следующее утро я очнулся и сначала не понял, где нахожусь. Я лежал на белоснежной кровати, в комнате, стены которой также были выкрашены в белый цвет. В зарешеченное окно светило нежаркое осеннее солнце. Наконец я понял, что это больничка. Под нее был отведен специальный корпус в следственном изоляторе. Я огляделся по сторонам.

Палата была небольшая. Койки стояли в один ряд – это были не тюремные двухъярусные нары, а обыкновенные кровати с панцирной сеткой. В углу, около окна, видимо, было элитное место – там стояла ухоженная койка с двумя тумбочками. Наверняка она предназначалась для какого-нибудь авторитета. Я и раньше знал о существовании больничек, в которые часто попадают воры в законе и авторитеты, для того чтобы отдохнуть в более-менее приличных условиях, но никогда не думал, что мне придется побывать здесь самому.

На соседней с моей койке лежал парень, примерно моего возраста, с перевязанной головой. Парень спал, мирно похрапывая во сне. Я пытался приподняться и сесть, но сильная боль в грудной клетке и спине заставила меня принять прежнее положение. Мне не оставалось ничего другого, как только спать.

К обеду пришел человек в военной форме, с наброшенным на плечи халатом – вероятно, оперативник.

– Ну, что можешь сказать, – наклонившись ко мне, спросил он, – по факту своего избиения? Ты запомнил, кто тебя бил в бане?

Что я мог ему ответить? По тюремным законам выдавать товарища считалось западло, я об этом прекрасно помнил.

– Меня никто не бил. Поскользнулся, упал...

Оперативник, видимо уже привыкший к подобным объяснениям, не удивился.

– Ну-ну, – сказал он, – выбирай, парень, свою судьбу сам. Как дальше-то жить будешь?

– Молча, – выдавил я.

– Ладно, – похлопал меня по плечу оперативник, – в камеру мы тебя другую определим – в прежнюю больше не вернешься. А поскольку ты претензий не имеешь, тогда подпиши, – и он протянул листок, на котором было написано следующее: «Я, такой-то, к тюремной администрации претензий по факту своего избиения в бане не имею». Не проронив больше ни слова, я взял у оперативника ручку и расписался.

В больничке я провалялся три недели. Когда синяки сошли, меня выписали и перевели в другую камеру.

Через два дня меня ждал большой сюрприз. Утром в окошке появилась морда конвоира, который прокричал мою фамилию и добавил:

– На свидание!

Я вышел – за все время, пока я сидел здесь, это было мое первое тюремное свидание.

Собрав группу людей примерно из шестнадцати человек, конвоиры привели нас в комнату для свиданий и поместили всех в специальные камеры – так называемые стаканы. Затем группа была разделена на первую смену, на вторую и третью в соответствии с очередностью, свидание длилось где-то около часа. Я был во второй смене. Наконец очередь дошла до меня, и я оказался в небольшой комнате, разделенной на две половины каменной стеной, в которую были вмонтированы телефонные аппараты. Получалось что-то вроде будок, разделенных надвое сеткой и толстым стеклом. Таких приспособлений я насчитал в комнате семь штук. С одной стороны сетки должен был находиться заключенный, а с другой посетитель. И с той и с другой стороны стоял стул и маленький столик. Только после окончания разговора посетитель выходил на волю, а за заключенным снова захлопывалась дверь камеры. Ужасно было сознавать, что от свободы меня отделяет лишь тонкая сетка и стеклянная перегородка.

Я понятия не имел о том, кто бы мог меня навестить. Вряд ли это были родственники с Дальнего Востока – откуда им было знать, что я попал в передрягу. Может быть, пришел кто-нибудь из нашей братвы, да некому – Вадик убит, Славка сам, наверное, в отсидке. Я подумал, что, может быть, пришла Вера, но тут же отогнал эту мысль – вряд ли, зачем ей нужны лишние хлопоты, у нее и своих хватает. Сейчас самое лучшее для нее – найти нормального мужика, который мог бы о ней заботиться, а мне еще неизвестно, сколько придется тут сидеть.

Наконец раздался звонок, дверь с той стороны открылась, и в комнату вошли человек восемь посетителей, среди которых я увидел Веру. Заметив меня, она заулыбалась, послала воздушный поцелуй, затем взяла трубку, и я услышал до боли знакомый голос:

– Шурик, как ты, дорогой? – тихо спросила она.

– Ничего, нормально, – соврал я. – Я не думал, что ты придешь!

– Ты удивлен? – насмешливо спросила она.

– Конечно. Как ты меня нашла?

– Ребята подсказали. Все тебе кланяются. – Вера перечислила имена ребят из дальневосточной бригады.

– Как они? – поинтересовался я, хотя и сам знал, что дела у ребят обстоят хреново.

– Вадик... Вадика убили, – сказала Вера. – А вчера Славку... Но он тебе письмо оставил. Когда выйдешь, я тебе его передам. Письмо очень важное.

– Кто его убил? Он же в тюрьме должен быть!

– Его выпустили за недоказанностью обвинения, а через три дня приехали с Дальнего Востока какие-то то ли кровники, то ли крестники – как там, по-вашему... в общем, какие-то уголовники приехали, ужасно страшные! Я их видела. Славка забежал в ларек письмо мне оставить и выскочил. Потом его убили... – голос Веры задрожал.

– Откуда знаешь? – спросил я, не желая верить в смерть второго близкого друга.

– Ребята приходили – Макс, Олег, ну помнишь, которые нас с тобой тогда подвозили до дому – ну, когда ты меня в ресторан водил? Они-то мне все и рассказали. Если бы не ребята, я бы до сих пор не знала, куда ты пропал, – они мне сообщили, что ты здесь. А еще ребята просили передать, что часть бригады уехала, а часть в Москве осталась. Кто куда примкнул, к разным структурам. Тебе все большой привет передают. В отношении тебя, как они сказали, волна вроде улеглась. Ходят странные слухи... Говорят, твой бывший шеф жив...

– С чего это вдруг? – перебил я Верку.

– А помнишь Сережу Бороду, труп которого вроде бы в Яузе нашли, еще в начале года?

– Ну? – ответил я, вспомнив Сережу Бороду, одного из хороших товарищей Сильвестра, который таинственно исчез из «Метрополя».

– Так вот, он оказался жив – сам свою смерть инсценировал. Теперь по Москве поползли слухи, что и твой Сильвестр тоже жив.

«Час от часу не легче», – подумал я. Внезапное воскрешение Бороды меня, надо сказать, поразило. Предполагаемому же оживлению Сильвестра я мог только радоваться.

– А поточнее узнать, жив он или нет, ты не можешь? – спросил я Верку.

– Вряд ли. Даже ребята ничего толком сказать не могут. Ходят слухи, и все, – ответила Верка.