узнать. Ты же последние два года работал с ним вплотную, можно сказать, плечом к плечу. Он тебе что-то ведь говорил накануне гибели? Давай, Саша, вспоминай, вспоминай!

– Странные вопросы вы задаете! – покачал я головой. – Я думал, вы будете интересоваться, кто его убил или заказал это убийство, а вы спрашиваете, жив он или умер, говорил он со мной или нет... Что, неужели вы действительно верите в то, что Иваныч жив?

Бородатый внимательно посмотрел на меня и сказал, обращаясь ко второму оперу:

– Ты знаешь, а я ему верю. Не думаю, что он дурачком прикидывается.

– Хорошо, – сказал голубоглазый и вновь обратился ко мне: – Давай поговорим о тебе. Что тебе известно об ореховской структуре?

– Мне ничего не известно, – устало сказал я. – Сказал же уже, что после похорон два дня пил не просыхая.

– Где ты пил? – поинтересовался бородач.

– У Веры. – По крайней мере здесь скрывать мне было нечего, мало того, в случае необходимости Вера подтвердит каждое мое слово.

– Кто такая Вера? – спросил бородач.

– Моя девушка, – ответил я.

– Адрес, телефон? – Бородач приготовился записывать.

Я назвал адрес и телефон Веры, надеясь, что она не очень испугается, получив повестку.

– Дальше что? – продолжил бородач.

– Дальше – встречался со своими ребятами с Дальнего Востока.

– С Вадимом и Станиславом? – перебил русоволосый.

– Да, – нехотя подтвердил я.

– О чем говорили? – поинтересовался опер.

– Говорили, что разлад в Орехове произошел... – начал вспоминать я наш последний разговор.

– Это мы знаем, – подтвердил русоволосый. – А ты-то в курсе, что теперь в Орехове двадцать бригад? Как таковой ореховской группировки уже нет. Теперь двадцать независимых бригад. И уже началась война между многими – наследство делят: структуры, коммерсантов, – в общем, знаешь сам. Значит, – продолжил оперативник, – на сегодняшний день ты информацией не владеешь?

– Нет, – покачал я головой.

– К тебе ходит адвокат? – вдруг спросил бородатый.

– Да, – ответил я.

– Давай с тобой договоримся. Мы тебе поможем. Но помоги и ты нам. Дашь информацию, которую тебе даст адвокат, в основном по Орехову, кто записки тебе будет присылать, что будут спрашивать, что говорить, а мы тебе...

– А чем вы можете мне помочь? – перебил я опера. – Выпустите меня отсюда?

– Нет, этого не обещаем. У тебя нашли оружие, и за оружие годика два тебе светит. Мы гарантируем тебе сохранение жизни в стенах изолятора. Это в нашей силе.

– Это в каком смысле? – полюбопытствовал я.

– Понимаешь, от нас тоже зависит, в какой камере ты будешь сидеть. Хочешь – до конца будешь сидеть в одиночке, никто тебя не тронет, не захочешь – значит, как все, сядешь в общую. А там, извини, враги тебя могут достать. Врагов-то у тебя, Шурик, много, – развел руками голубоглазый опер и продолжил: – Теперь мы зададим тебе один вопрос, очень важный для нас, по которому мы сразу определим, согласен ты нам помогать или нет.

Бородач достал фотографию и выложил ее на стол.

– Знаешь ли ты этого человека? И если знаешь, то когда и где его видел?

На фото был изображен Александр Солоник. Я его узнал сразу, но говорить о своем знакомстве с киллером у меня не было никакого желания. Я покачал головой:

– Я его не знаю. Кто он?

– Будто не знаешь? – усмехнулся голубоглазый оперативник. – Разве Сильвестр не вызывал его из Кургана?

– Не знаю, – ответил я. – Сильвестр со многими встречался, всех не упомнишь. И на многих встречах я сидел в машине, не видел, с кем он говорил, и не знаю, о чем.

– Значит, ты не знаешь киллера Александра Солоника, который завалил Глобуса, Барона и многих других авторитетов? – жестко спросил бородатый.

– Нет, я его не знаю, – снова ответил я.

– Что ж, мы проверили твою искренность... – несколько разочарованно протянул голубоглазый. – Ладно, Саня, иди в камеру и думай. Захочешь с нами поговорить – вызовешь, позвонишь конвоиру, скажешь, чтобы люди с Петровки пришли, из нашего отдела, – оперативник назвал номер отдела, – и мы придем. Или через следователя это сделаешь. Разочаровал ты нас, Санек, очень разочаровал! – добавил на прощание опер. – Мы считали, что ты думающий человек, – помолчав, сказал он, показывая, что допрос окончен.

Меня снова отконвоировали в камеру.

Оставшись в одиночке, я стал раздумывать над всем тем, что услышал от оперов. Неужели действительно Сильвестр жив? Эта мысль не давала мне покоя. Неужели он провернул такой трюк? Может быть, Сильвестр завел двойника? Действительно, в последнее время некоторые встречи, как я начал припоминать, проходили в его отсутствие. Он как будто умышленно оставлял меня в машине, уходя на встречи с какими-то людьми. По-моему, несколько раз он встречался с какими-то артистами... Может, тогда он и завел себе двойника? Тогда логично будет предположить, что именно двойник взорвался в тот злополучный день, а настоящий Сильвестр отдыхает сейчас в полном здравии где-нибудь на морском побережье. А в это время меня подозревают во всех смертных грехах, включая убийство Сильвестра и похищение общаковских денег. Ничего себе шутки!

Практически всю ночь я не сомкнул глаз. Меня волновала и моя будущая судьба, и судьба Веры. Я не переставал прокручивать в голове все события последних дней и пришел к выводу, что Сильвестр, возможно, действительно жив.

На следующее утро меня снова выдернули на допрос. На этот раз к следователю приехал и мой адвокат. Допрос был совершенно неинтересным, следователю, по-моему, вообще было наплевать, кто я, что натворил, какое отношение имею к Сильвестру, да и к криминалу в целом. Его интересовало только оружие – где купил, кто стрелял... Было видно, что следователь работал по узкой теме, выявлял то, что было связано с конкретным уголовным делом, по которому я проходил, – незаконное ношение оружия.

– А что мне светит? – обратился я к адвокату.

– По твоей статье – до трех лет, – перехватив инициативу, сказал следователь. – Кстати, вот, – он показал листок, – предъявляю вам санкцию прокурора на ваш арест, в связи с обвинением в незаконном хранении и перевозке оружия. Сейчас твое оружие направлено на экспертизу. Скоро мы узнаем, стреляли ли из твоего пистолета и есть ли у этого «ствола» определенная биография. А поскольку санкция прокурора получена сегодня, то сегодня тебя переведут в тюрьму.

– В какую? – спросил я.

– Не знаю, – пожал плечами следователь. – Это не в моей компетенции. Какая будет свободна.

– А что, есть свободные тюрьмы? – поинтересовался я.

– Я имею в виду свободные места в камерах, – сухо объяснил следователь.

В этот же вечер меня посадили в «автозак» и повезли в Бутырку. В машине находились еще несколько заключенных. Ехали молча. Казалось, от Петровки до Бутырки рукой подать, но везли нас почему-то очень долго. Наконец машина въехала во дворик. Передо мной медленно открылись похожие на шлюзы ворота тюрьмы.

Сначала я попал на сборку. Это помещение, где находятся люди до направления их в конкретные камеры, – что-то вроде карантина.

На сборке я пробыл около недели. Время пролетело быстро, ничего особенного не происходило. На сборке народ сидел разный. Поскольку почти все попали в следственный изолятор впервые, то был какой-то своеобразный обмен информацией – кто что знает о правилах и законах тюремной жизни. Я молча слушал этот треп, стараясь, однако, не встревать в разговоры. Из болтовни я узнал некоторые подробности, важные для предстоящего мне пребывания в тюрьме. Теперь я был в курсе того, что существует так