снял запрет с твоей игры? Ох, думаю, ее одежка тебе точно по плечу пришлась, с твоим-то ростом. С тобой он тоже в китайский бильярд играл, а, бля? – И ржет, сука.

А сам внимательно за моей реакцией следит, и Дюк тоже напряженно всматривается. Я давай про себя соображать: мое доброе имя, все мое будущее зависит от одного ответа. Слишком многое на кону, словно шарик на позиции, ничья, а времени осталось как раз на последний удар. Так что не облажайся, Джейс.

– Нет, – говорю, – я у него просто отсосал, да и все.

Дюк ржет, как лошадь, а потом и Сосед хлопает меня по плечу.

– Да… И я бы на его месте не упустил такой возможности, ты же, бля, на все пойдешь, только бы в игру вернуться.

– Лучше б я ему хуй сосал, или, там, юбку напяливал, чем слушал, как этот мудачина парит мне мозги о протоколах, процедурах и нормах поведения.

Они опять ржут. Один – ноль, но я висел на волоске. Хотел было еще пошутить на эту тему, да, думаю, как бы не переиграть. Теперь надо настраиваться на предстоящую встречу с одним пертширским пиздкжом, Дереком Кларком. Он будет играть на своей территории, все болельщики – его, ведь встреча пройдет в отеле «Салют», в Перте. «Сент Джонстон» против «Блю Бразил». Это вам не просто разборка двух придурков. Даже не столкновение двух городов или там графств. Это смертельная схватка двух диаметрально противоположных философских школ, битва на выживание!

Эх, даже кулаки зачесались.

Соседа поперло вспоминать про старые времена; треплется о конкурсе «Лошадь года» в Уэмбли, мы оба с ним работали в то время на продуктовом развозе.

– … Кэролин Джонсон на Аккумуляторе, вот была кобылка так кобылка!

По моей роже расплывается такая же тупая ухмылка, и мы в один голос гавкаем:

– Аккумулятор, конечно!

Меня тоже на воспоминания пробило.

– Да, бля, помню, с ног валился. Пока всю жратву по этим крутым гондонам разнесешь… А они еще и недовольны. Да нет, бля, я, конечно, понимаю, что «Лошадь года» – это у них козырная попойка, но на хер так нажираться-то? Был там один усатый полковник; сука, орать на меня начал, как будто я у него последний в жизни стакан забрал.

– Да, там мудаков достаточно было. – Сосед кивает.

Конечно, я об этом никому никогда не рассказывал. Я тогда живенько метнулся в кладовку за крысиным ядом, а потом вместе со всеми «болел» за наших.

А на следующий день просто офигел, заглянув в газету:

Капитан второго ранга Лайонел Консидайн-Дафф, кавалер Ордена британской империи, командор Ордена британской империи Королевского военно-морского флота в отставке был обнаружен мертвым сегодня рано утром у себя дома в Бельгравии. Служанка, которая и вызвала полицию, нашла тело, когда отправилась будить его к завтраку. Известно, что Консидайн-Дафф жаловался на боли в груди и животе после приятно проведенного вечера на ежегодном королевском шоу «Лошадь года» в Уэмбли. Отставной капитан и сам любил верховую езду; он оставил карьеру в политике после двух перенесенных транзитарных инсультов.

Как сообщает наш политический обозреватель Артур Макмиллан, «Баффи» Консидайн-Дафф был неглупым и совестливым рядовым членом парламента. Его отличный флотский послужной список и спортивные достижения показывают, что такому человеку претят грязные гонки по политической карьерной лестнице. Получив в свое время достаточно власти и славы, «Баффи» обрел счастье в скромном служении обществу. Неутомимый пропонент нефтяной промышленности, он всеми силами боролся за благополучие своих избирателей из Уэссекса. Его личную жизнь нельзя назвать скромной. «Баффи» трижды разводился и без устали повторял , что чем больше он узнавал женщин, тем больше ему нравились лошади. Предавшись, бывало, излишнему возлиянию, он выговаривал «две ноги – плохо, четыре – хорошо» всем двуногим, попавшим в его немилость.

Ну и так далее. Вот так-то, бля.

Влив в себя последний глоток пива, тихонько тяну Амбро-за за поводок, а он уже – хуяк! – на всех четырех, и мы на улице. Ебать, а ведь он у меня первый раз в жизни с руки ел.

Опять пришел Добсон, опять осмотр ноги Миднайта. Последняя поездка и попытка пройтись рысью сказались плачевно – он снова хромает. Я позвонила Фионе Ля Рю, та сразу примчалась и посоветовала вызвать Добсона. Теперь, похоже, лею плохо. Лошадь опорожняет желудок, и доктор неприязненно морщится. Карран боднул Клиффорда мордой в задние ноги, и пони недовольно всхрапывает. Отец назвал поросенка «в честь» копа, который арестовал его за вождение машины в пьяном виде.

– Он поправится к состязаниям в Хоике? – Я знаю ответ, но все равно спрашиваю.

Добсон бросает угрюмый взгляд на меня, потом на отца.

– Боюсь, что нет. Дженни, послушай, мне нелегко об этом говорить, – слова тяжело текут из его резиновых губ, на лице – виноватое выражение, – но, боюсь, ситуация может сложиться так, что нога Миднайта никогда не позволит ему заниматься конкуром. Видишь ли, это вид спорта, сопряженный с прыжками и сильными ударами…

Клиффорд игриво ржет. Нашел, чему радоваться, дурак.

Отец молча нависает над нами. Одна рука в кармане, другой он вытаскивает сигарету. Складки жира висят на подбородке. Увидев его под таким углом, я вдруг поняла, насколько он уже немолод. Меня охватывает щемящее чувство нежности. Которое мгновенно улетучивается, стоит лишь ему раскрыть рот.

– А я что говорил? Ему теперь место только в собачьих консервах.

Сглатываю ком, застрявший в горле, и беспомощно смотрю на Добсона. А он так гадливо качает головой.

– Ну что ты, Том. Миднайт абсолютно здоровт об усыплении и речи не может быть. Это всего лишь тендинит, дистрофия ткани сухожилия. Мы еще поколем противовоспалительное, и все будет в порядке. Однако не думаю, что он вернется к конкуру.

– Короче говоря, лошадь на слив, да? – Отец злобно сверлит Добсона взглядом.

– Ну, я бы так не говорил, Том, – скулит тот в ответ. – Для него не заказана работенка попроще, например, верховые прогулки, охота, выездка и тому подобное. Дело в том, что конкур весьма печально сказывается на лошадином здоровье, а у него, извините, проблема с ногой.

Отец щелчком отправляет сигарету из конюшни в полет.

– Это и называется «нахлебник». – Он снова недовольно качает головой. А Миднайт стоит весь такой измученный; в глазах столько скорби… Я готова с кулаками на отца наброситься, только бы заткнулся. – Мы покупали лошадь для конкура, для состязаний. А теперь это будет еще один захребетник, лишний желудок. – Он сует руки в карманы и смотрит на нас презрительно.

Да что он, блин, о себе возомнил? Что он в лошадях-то понимает?

– Миднайт – кливлендская гнедая, это упряжная, каретная лошадь, – объясняю старому дураку, а потом глажу лошадиную морду и шепчу на ухо, успокаиваю. Отец и эта чертова свинья, которую завели специально, чтобы Миднайт чувствовал себя спокойнее, его нервируют. Ирония судьбы – с Амброзом-то они ладят.

– Да? Может, тогда купим тебе карету? – говорит этот весельчак-самоучка. – Будешь проводить экскурсии по Кауденбиту. С упряжью. Как раз ему по силам. Даже денег заработаешь вместо того, чтобы их тупо тратить на бессмысленные занятия.

Чтоб ты сдох, свинья.

– Я не просила тебя заводить дочь!

– Ага, единственное в этой жизни, чего ты не просила, – с издевкой говорит он.