Анри остался ждать в такси у телеграфа. Я забежал внутрь, послал телеграмму Гудини в Нью-Йорк, выбежал на улицу и сел обратно в машину. Водитель тронулся с места.

Мы снова переехали через реку по Новому мосту и двинулись на юг по улице Дофин, откуда свернули на бульвар Сен-Жермен. Проехав два квартала, повернули на улицу дю Фур, маленькую улочку, которая в конце неожиданно расширялась, переходя в улицу де Севр. Пересекли бульвар Распай и сбавили скорость, проезжая мимо зеленого ухоженного парка, где женщины катали коляски с детьми, а старики сидели на деревянных скамейках, бросая хлебные крошки голубям. Мы остановились у здания на следующем углу напротив парка. Черная машина замерла метрах в пятнадцати от нас, у парка.

Я заплатил водителю шесть франков, и Ледок получил от него квитанцию.

Мы выбрались из машины, и я принялся рассматривать здание. Серое, как и все здания в Париже. Это был четырехэтажный универмаг, больше, чем лондонский «Харродз», и почти такой же, как нью- йоркский «Мейснз». Витрины, забитые всевозможными товарами и разряженными манекенами, располагались по бокам от входа с колоннами высотой не меньше двенадцати-пятнадцати метров, увенчанного аркой с двумя сидячими статуями, которые лениво наблюдали за проезжающими машинами.

— Это «Бон Марше», — сказал Ледок. — Пошли пройдемся.

Мы прошлись по тротуару улицы де Севр и свернули направо, на улицу дю Бак. Мимо проезжали машины, но той, черной, что нас преследовала, среди них не было.

— «Бон Марше», — беспечно сказал Ледок, — был первым универмагом в мире. И все еще один из самых крупных.

Казалось, он никуда не торопится. Ледок разглядывал витрины магазина, мимо которых мы проходили не спеша, любуясь прекрасными чемоданами, ювелирными украшениями, мебелью, постельными принадлежностями и разной утварью. Внутри стояли многочисленные манекены, как мужские, так и женские, — они все как один застыли в позах, которые далеко не всякий живой человек изловчится принять.

— Построили его в 1869 году, — продолжал Ледок. — Здесь Золя собирал материал для своего «Дамского счастья». Кстати, довольно посредственный роман, как и большинство его oeuvres,[56] но там есть некоторые занятные наблюдения. Универмаги он сравнивает со средневековыми соборами. Так что, утверждает Золя, они вбирают в себя все человеческие беды, обещая блаженство после смерти.

— Надо же, — отозвался я.

Ледок повернулся ко мне и улыбнулся.

— Мы войдем в следующий вход. Не спешите, пока я вам не скажу.

— Слушаюсь.

Мы неспешно вошли в следующий вход и тут же погрузились в аромат всех универмагов в мире — смесь запаха кожи, духов и денег, — потом повернули направо и прошли вдоль прилавков, заваленных товарами. Сквозь огромные матовые стекла на высоте трех этажей просачивался мягкий солнечный свет, а справа и слева горели электрические светильники, и все вместе это придавало товарам куда более впечатляющий вид, чем было на самом деле. Наверное, покупатели были в основном французами, хотя они мало чем отличались от покупателей в «Мейснз». Люди бродили среди всей этой роскоши, глядя на нее во все глаза. Двигались они механически, и только глаза у них горели ярким блеском и шныряли по сторонам, останавливаясь то на одной блестящей штучке, то на другой.

Мы с Ледоком ни разу не обернулись назад. Мы подошли к широкой изящной лестнице с литыми перилами из кованого железа, выкрашенными в бледно-зеленый цвет. И медленно, спокойно, без всякой спешки начали подниматься по ней, оставив прилавки и покупателей внизу.

Метра за три до верхней площадки лестницы Ледок сказал:

— Когда дойдем до конца, пройдем несколько шагов медленно, а потом припустим во весь дух.

— Понял, — сказал я.

Мы, не торопясь, поднялись до самого верха и прошли метра два по паркетной площадке. Затем Ледок припустил так, что я вспомнил Чарли Чаплина, мчащегося вдогонку за поездом. Я рванул вслед за ним. Мы пронеслись мимо изумленных покупателей через маленькую служебную дверь, потом — вниз по узкому коридору, еще через одну дверь и снова вниз по узкой слабо освещенной деревянной лестнице. Наши шаги гулко отдавались в тесном пространстве. Голова Ледока маячила прямо передо мной, когда мы спускались вниз, оставляя позади один пролет за другим.

Наконец мы добрались до последней площадки и оказались перед дверью. Ледок распахнул ее, и мы вскочили еще в один служебный коридор. Ледок свернул направо, я последовал за ним. Мы промчались мимо нескольких дверей, пока не оказались у последней, в конце коридора. Ледок рванул ее, и мы покатились еще по одной узкой лестнице.

Здесь было всего два пролета до очередной служебной двери. Ледок схватился за ручку и повернулся ко мне. Он совсем запыхался. Я тоже.

— Теперь ни гу-гу, — скомандовал он.

— Угу.

Он открыл дверь и спокойно пошел в магазин, вновь окунувшись в запах кожи и духов. Стараясь пыхтеть потише, мы прогулочным шагом прошли вдоль рядов прилавков и витрин с товарами, сотен браслетов, ожерелий и колец, вышли через изящные входные двери на заполненный пешеходами тротуар. И оказались с другой стороны магазина.

Мы перешли улицу, уворачиваясь от машин, и спокойно прошли метров пятнадцать-двадцать вдоль парка назад, в сторону улицы де Севр, ко входу в метро, который был огорожен бледно-зеленой кованой решеткой, похожей на ту, что мы видели в «Бон Марше». Когда мы начали все так же спокойно спускаться вниз, Ледок обернулся. За нами никто не шел.

Он повернулся ко мне.

— Все получилось, mon ami. — Слова сорвались с его губ вместе с тяжким вздохом. Он улыбался.

— Да, — сказал я. А сам, как и он, все никак не мог перевести дух. — Откуда вы знали про эти лестницы?

— Однажды… — задыхаясь проговорил он, — я близко дружил… с одной женщиной, а ее муж… был в совете директоров.

— И она пользовалась этими лестницами?

— Non. — Ледок вобрал побольше воздуха. — Ими пользовалась любовница… ее мужа. И потом она рассказала об этом его жене.